Я втягиваю босую ногу в штанину комбинезона, чтобы хоть как-то защитить ее. Снова сворачиваюсь клубочком, как ребенок. Боюсь, что ночь укроет меня своим ледяным саваном. Как я хочу, чтобы эта ночь закончилась и можно было выйти из этого насквозь промерзшего ада.
Левый носок мокрый, нога выскальзывает из комбинезона. Но я слишком устала, чтобы реагировать на это.
Снова включаю коммуникатор и вижу несколько сообщений от Людовика.
02:00: «Если ты это читаешь, заставь себя ответить. Не позволяй холоду победить тебя. Держись».
03:32: «Урубко принимает участие в спасательной операции. 6 человек. 2 вертолета».
Я не отвечаю. Нужно беречь пальцы. Надеюсь, что скоро рассвет, начинаю дремать. Неожиданно я оказываюсь в своей комнате в доме моих родителей. Каждый вечер я смотрела на Эверест – на постер, который висел над моей кроватью. На нем был изображен юго-западный склон. А ниже был стих из Библии: «Спокойно ложусь я и сплю, ибо Ты, Господи, един даешь мне жить в безопасности». Эти слова успокаивали меня, потому что я боялась ночи. То, что я видела на постере, восхищало меня. Я часто спрашивала у родителей, как альпинистам удается подниматься так высоко, к вечным снегам. А они отвечали: вырастешь – узнаешь!
Мы часто отправлялись на прогулку в горы. Мне было четыре года, когда родители взяли меня с собой в приют у ледника Блан в национальном парке «Экрен». Вместе с братом, который старше меня на два года, мы поднялись туда сами, без всяких капризов. Я всегда хотела подняться еще выше. Дома я проводила время, забравшись с братом на липу или на деревья, которые росли по берегам речки Лозьер, которая текла неподалеку. Я мечтала о горах, изучала карты, изданные Национальным географическим институтом Франции, и книги об альпинизме, разглядывала фотографии. Мир вершин все сильнее притягивал меня, как запретный плод, вызывающий все больше вопросов, как дыхание чего-то неведомого. Я хотела исследовать этот мир, составить собственное представление о том, что видела на картинках. Вот так началась моя жизнь альпиниста, мои экспедиции – с мечты, силы воображения и очень большого желания. Не знаю, что привело меня на Нангапарбат той зимой, но все началось в те годы, о которых я говорю.
Когда мне было тринадцать лет, во время летних каникул мы с братом работали на ферме – в десяти километрах от дома. Возраст еще не позволял мне официально работать, но я хотела узнать, что такое жизнь, и хотела зарабатывать деньги своими руками – как говорится, в поте лица своего.
Мы были не только младше всех работников, но быстрее и серьезнее. Родители твердили: «Если что-то делаешь, делай хорошо». В разгар сезона хозяева фермы предложили нам и дальше работать у них и даже повысили в должности! Раньше мы работали на поле, а теперь нам поручили сортировать чеснок и обрезать «мужские» цветки с кукурузы. На работу мы ездили на горных велосипедах. Возвращаясь по вечерам, домой, мы выбирали дорогу через небольшой перевал, чтобы подышать свежим воздухом. Так я работала каждое лето, пока мне не исполнилось двадцать лет. Потом я стала собирать абрикосы, избавившись от необходимости дышать пылью в поле, и могла поберечь спину.
Я занималась гимнастикой, принимала участие в соревнованиях и вдобавок к этому каждые выходные отправлялась с родителями в горы – в парк «Экрен», в Кейра, Веркор или Деволюи. Иногда мы выходили в три часа ночи. Во время этих прогулок я научилась созерцать, восхищаться прекрасной, изменчивой природой – играя с братом и смеясь над всякими пустяками. Я всегда была готова идти дальше, продолжать, никогда не уставала. Чем труднее, тем больше мне это нравилось. Чем выше, тем больше это меня привлекало.
По воскресеньям мы с мамой ходили в церковь. Мы были не просто верующими, мы соблюдали церковные традиции. Незадолго до того, как я появилась на свет, мама узнала, что у нее рак. Мне было два месяца, когда у нее начался курс тяжелой лучевой терапии. Отец работал, и в то же время ему приходилось заботиться о нас с братом, которому тогда было всего два года. Первый год своей жизни я провела у тети.
При поддержке и под влиянием своих братьев – Амедея, который работал в Париже, в Институте Пастера, и не ел ничего, произведенного промышленным способом, и Франсуа, который сам выращивал фрукты и овощи и ел только экопродукты, – мама стала лечиться, практикуя осознанное питание, а потом перешла на сыроедение, чередуя фруктовые и овощные монодиеты. Это был трудный период, но через год рак перешел в стадию ремиссии. Следуя советам врачей-натуропатов, родители начали совершать длительные прогулки. Каждое лето мы проводили в Пюи Айо, деревне, расположенной в регионе Верхние Альпы, рядом с Вальлуиз и заповедником Пельву. Именно там во мне проснулась и развилась любовь к природе, к преодолению препятствий, там я полюбила запах сена, цветущие луга, заросшие горечавкой, горные озера, вид заснеженных вершин, горный массив Экрен – столько красоты и удовольствий, которые никогда не надоедали и к которым я и сейчас возвращаюсь при первой возможности.
Мамина болезнь и ее лечение оказали влияние и на наши привычки в еде. Мы ели биопродукты еще тогда, когда это не было модным, и очень выделялись среди нашего окружения – в школе и среди коллег моих родителей.
У нас были сад и огород, где мы выращивали фрукты и овощи, мы держали козу, которая давала молоко (из него мы делали сыр), кур и кроликов. Наше питание было очень здоровым. Родители говорили: «Мы то, что мы едим». И сейчас каждый день я чувствую, как простые и здоровые принципы, которые они привили нам, помогают мне во взрослой жизни.
Я уже не могу поблагодарить маму за это. Она умерла 27 августа 1995 года, снова заболев раком. Не прошло и года после того, как мы узнали, что рак вернулся, как она нас покинула. Это было ужасное время в моей жизни.
08:38. Еще одно сообщение от Людовика: «Прошу, дай о себе знать. Спасатели вылетают. Держись, сестра».
08:53. Отвечаю: «Отморозила 5 пальцев на левой ноге, они просто деревянные. Срочно нужен коши[10]».
Людовик: «Что у тебя с собой?» – «Ничего»
09:00. Людовик «Связался с Коши. Мы все с тобой».
09:57. Людовик: «Спасатели в пути. Держись».
10:58. Людовик: «Спасатели забрали команду с К2. Ждут прояснения, чтобы стартовать к нанга».
Солнце коснулось края расщелины. Я решаю выбираться из своего убежища. Но сначала нужно достать ботинок. Я спускаюсь по снежному откосу. Спускаюсь на три метра, упираясь руками в белую стену, зубьями кошки на правом ботинке вырубаю подобие ступеней, чтобы поставить туда ногу в носке. Но я ничего не вижу! Видимо, ботинок упал глубоко, на самое дно. Я поднимаюсь обратно.
Жду. Мне холодно, хочется пить, но пока обхожусь водой, которая попадает на язык, когда я облизываю обледеневшие щеки. Лицо покрыто инеем, веки заледенели, в горле пересохло, оно горит огнем. Убираю с ресниц намерзшие льдинки, они царапают кожу, когда моргаю. Эта расщелина слишком неприветлива, я мечтаю выбраться на солнце. Должно же быть какое-то решение! Шевелись, хватит страдать! Нужно попытаться еще раз, спуститься ниже, искать! Я снова спускаюсь в расщелину, внимательно осматриваюсь, на пути мне попадается скопление снега. Я сомневаюсь, выдержит ли снег меня, но все-таки решаюсь, продолжаю движение и через несколько метров вижу свой ботинок, воткнувшийся в снег передними зубьями. Я вырубаю ступеньки, спускаюсь, хватаю ботинок. И вижу, что дальше… пропасть. Какая удача, что ботинок зацепился зубьями! Поднимаюсь по ледяному склону. Сидя на площадке, вытряхиваю снег из ботинка, надеваю его. Теперь, когда у меня есть оба ботинка с кошками, я выберусь из этого морозильника. Вперед! Вылезаю из расщелины и ложусь на площадке, где раньше стояла палатка. Наслаждаюсь тем, что можно условно назвать теплом. Солнце ласкает мое лицо. Минута передышки, первая с тех пор, как я спустилась в ледяной ад.
