Продолжаю спуск с Томом. Следующий участок проходим легче. Я смогла пристегнуть нас к веревкам. Держу Тома за локоть. Не хочу повредить его обмороженные руки. Говорю ему, что Людовик начал готовить спасательную операцию. Но мы оба знаем, что находимся еще слишком высоко, чтобы вертолет мог добраться до нас.
Я могу идти, вести Тома и читать сообщения. Но не могу отвечать Людовику. Снять перчатки невозможно. Пальцы леденеют за пять секунд.
Людовик старается меня успокоить. 23:27: «На телефоне с Али. Он пытается все организовать. 100 % завтра утром». Минутой позже приходит еще одно сообщение: «Можешь спуститься одна? Ищем варианты помимо Али».
Проходит пятнадцать минут. Том вымотан, ему нужно отдохнуть. Я усаживаю его на снежный гребень.
Он уже не может сидеть сам, утыкается головой в меня, я загораживаю его от ветра. Не понимаю, о чем пишет Людовик. Оставить Тома? Немыслимо! Я вызвала помощь для него, это не я в опасности, а он! Ему должны помочь, немедленно спустить вниз. Почему Людовик спрашивает, могу ли я спуститься одна?
Отвечаю: «Я не оставлю Тома. Боюсь только спускаться по леднику. Том столько не пройдет». И больше ничего. Ледник я упомянула как главный аргумент: перейти его мы не сможем. И точка. Важнее всего спасти Тома. Я выключаю коммуникатор.
– Ну же, мой хороший, давай. Нужно двигаться, иначе мы не выберемся. Нужно двигаться, Том. Давай! – Он не шевелится. – Ну же, Том, ради меня! Давай!
Я помогаю ему встать. Ему больно, он стонет. Я молюсь про себя. Молюсь, чтобы его спасли, избавили от страданий. Я пристегиваю страховочную систему Тома к веревке – так он будет в безопасности, если упадет. Веревку хорошо видно, выглядит она прочной, похоже, ею вполне можно пользоваться. Зимой это невероятная удача! И мы снова начинаем спускаться.
Снег снова становится плотным, ветер хорошо над ним потрудился. Свет моего фонаря освещает изогнутую снежную стену высотой в метр. Я помогаю Тому спускаться, но удерживать его мне трудно. Два шага вниз, потом снова подняться на метр, который мы с таким трудом только что прошли. Подниматься Тому невероятно трудно. Я вырубаю для него ступеньки моими кошками, потом утаптываю снег, чтобы ему было легче идти. Лицом к нему, согнувшись вдвое, поддерживаю его за плечи. Изо всех сил тяну на себя. Ничего не получается. Он не может опираться руками.
Нужно действовать по-другому. Я снова спускаюсь. Вырубаю ступени ледорубом. Надеюсь, что теперь они достаточно широкие, чтобы Том мог наступать всей ступней. Пока я была занята этим, Том сел. Его голова опущена, руки прижаты к груди, колени тоже подтянуты к груди.
– Том! Тоооом!
Он с трудом поднимает голову. Струйка загустевшей крови свисает с нижней губы, замерзает красными льдинками в его бороде. Время замирает на миг, на вечность. Сердце вот-вот выскочит у меня из груди. Мне кажется, я слышу его стук, так сильно оно бьется. Я сажусь рядом с Томом. Обхватываю его голову левой рукой, правой обнимаю его самого, просунув руку под мышку. Притягиваю к себе, прижимаюсь своей головой к его голове. Я молчу, потрясенная ужасной ситуацией, в которую мы попали. Том шепчет, с трудом шевеля сведенными от холода губами:
– Эли, я больше не могу. Я должен остановиться. Мне нужно отдохнуть.
Я понимаю, что должна что-то придумать. Сейчас все не так, как в 2015 году, когда мне удалось вытащить Томека из трещины и спустить с горы. Томек настолько обессилен, что больше не может идти. Он почти не говорит, дышит с трудом, изо рта идет кровь, стекает на бороду и одежду. Его ноги и руки очень болят. Он достиг предела своих возможностей.
– Ладно, Том. Я поищу укрытие. Тут мы на самом ветру, слишком холодно. Нужно спрятаться. Но сначала мы должны перебраться через эту ледяную стенку. За ней я что-нибудь найду, обещаю.
Я знаю, что прошу его сделать нечеловеческое усилие.
Медленно поднимаю его. Он пошатывается, теряет равновесие. Кажется, что он отключается, погружается в страдание, смиряется с происходящим. Почти ни на что не реагирует. Обхватив его руками, я поддерживаю его, снова и снова объясняю, что делать.
– Том, я буду сзади. Ты должен сделать три шага. Я буду подталкивать тебя. Не волнуйся, я тебя удержу.
Я поворачиваю его лицом к стенке. Поднимаю его левую ногу, ставлю на ступеньку.
– Том, перенеси вес на левую ногу, я помогу тебе подняться. Раз, два, три, начали!
Том делает шаг на ступеньку, а я успеваю подпереть плечом его зад.
– Переноси вес вперед, Том! Переноси вес!
Он делает это, разгружая мое плечо. Теперь я могу поднять его правую ногу, поставить на вторую ступеньку.
– Давай, Том! Опирайся на правую ногу. Опирайся, Том! На правую ногу!
Он упирается локтями в снег, обе ноги на ступеньках.
– Том, переноси вес направо! Направо, Том!
У него не получается.
– Том, двигайся вперед этой стороной тела. Чувствуешь мою руку? Подними ногу, которой я касаюсь.
Дело пошло, мне удалось обхватить его ногу и поднять на последнюю ступеньку. Последний шаг самый простой. Наклон стены сам заставляет согнуть правое колено и упереться в снег чуть выше. Я помогаю Тому, подталкиваю в спину. Теперь он стоит на коленях, оседает на снег, задыхается, стонет. Я лихорадочно двигаюсь, разминаю ноги и руки, чтобы согреться. Мне так холодно. Мои ноги в плену фольги, которой я не должна была их обматывать, заледенели!
Тридцать метров, на которые нам теперь предстоит спуститься, пройти будет гораздо легче. Томек сможет сделать это сам, а я пойду вперед на разведку. Я снова пристегиваю его к веревке, объясняю наши дальнейшие действия.
– Том, я посмотрю, что там внизу. Ты можешь спускаться, участок ровный. Никаких изгибов. Веревка хорошо натянута. Держись за нее, иди по ней.
Из его рта доносится звук. Это ни «да», ни «нет», ни «о’кей». Просто звук.
Я спускаюсь, осматриваю несколько трещин, но они нам не подходят. Продолжаю спускаться и примерно в ста метрах ниже обнаруживаю трещину, в которую мы вполне можем забраться, она обращена в сторону Диамирского ущелья. Я осматриваю ее и вижу внутри что-то вроде небольшой пещеры, в которую можно забиться. Я поднимаюсь за Томеком. Он сидит на снегу, без сил, сложив руки на груди, уткнувшись головой в согнутые ноги. Не знаю, сколько он так просидел без движения. Я поднимаю его, поддерживаю. Он пошатывается, но идет. Слава богу!
Я спускаю его в трещину, поддерживая под руки. Но он слишком тяжелый, а я слишком маленькая, мне не хватает сил, чтобы удержать его. Он выскальзывает из моих рук, и я ничего не могу сделать. Он падает! К счастью, тут невысоко – полтора метра, не больше. Снег смягчает падение. Томек лежит на спине на плоском выступе, не соскальзывая дальше, к черному провалу. Я спускаюсь к нему, поднимаю на ноги. Снимаю свой маленький рюкзак, кладу на землю, и мы садимся на него. Наконец мы укрылись от ветра. Том валится на бок, на мое колено. Я прикрываю его спину, согнув другую ногу. Его голова лежит на моем бедре.
