«Дело Ревельона»
Чем дальше страна погружалась в эпоху перемен, тем больше нарастали экономические трудности. Множество одновременных локальных конфликтов политического характера серьезно ослабили государство, и оно уже не могло выполнять свои социальные и регулирующие функции как прежде. В условиях экономического кризиса это особенно болезненно сказывалось на малоимущих. В марте голодные бунты произошли в Реймсе, Марселе и Эксе. Однако апогеем подобных выступлений в период Предреволюции стали парижские события 27–29 апреля 1789 года, известные как «дело Ревельона».
Жан-Батист Ревельон владел обойной мануфактурой в Сент-Антуанском предместье. Успешный предприниматель, он использовал новые технологии, дружил с изобретателями и учеными. Из произведенной на его предприятии бумаги братья Монгольфье склеили свой первый воздушный шар и в благодарность позднее назвали «Ревельоном» монгольфьер, предназначенный для первого пилотируемого полета. За успешную работу мануфактуре Ревельона присвоили статус королевской, наградив целым рядом сопутствующих привилегий. Благодаря им, он смог установить рабочим достаточно высокое жалование, компенсировать за свой счет их вынужденные из-за кризиса простои и платить их семьям пособия по утрате кормильца. Неудивительно, что столь прогрессивного во всех отношениях человека избиратели от третьего сословия сделали одним из 300 парижских выборщиков, которым предстояло избрать в столице 20 депутатов Генеральных штатов. С этого-то и начались его злоключения.
Порядок выборов каждая из французских провинций определяла самостоятельно. В Париже правом голоса обладали мужчины не моложе 25 лет, имевшие здесь постоянное место жительства и платившие в год не менее 6 ливров подушного налога. А значит, огромное множество безработных, наводнивших парижские предместья в поисках заработка, осталось вне избирательного процесса. По свидетельству современников, они толпились у церквей, где шло голосование, и спрашивали у выходящих: «Занимаются ли нами? Думают ли о том, чтобы понизить цену на хлеб? Мы голодаем».
Их беды и в самом деле не остались без внимания. Прогрессивный предприниматель и филантроп Ревельон 23 апреля заявил на собрании выборщиков своего дистрикта, что при такой дороговизне рабочему невозможно прожить на дневной заработок в 15 су. Его возмущение разделил еще один прогрессивный предприниматель и филантроп – владелец фабрики по производству селитры Анрио. Лучше бы они этого не делали.
Дневной заработок в 15 су считался нищенским. При дороговизне тех дней прожить на него действительно было невозможно. Своим рабочим Ревельон, несмотря на кризис, платил в три с лишним раза больше. Однако кто-то что-то не расслышал или не понял. Возможно, стоявшим у дверей церкви вообще было плохо слышно то, что говорится внутри. Но в тот же день по Парижу пополз слух, что донельзя обнаглевшие богачи Ревельон и Анрио предлагают снизить заработки рабочих до 15 су в день.
Два дня ушло на то, чтобы это известие из уст в уста разошлось по рабочим предместьям и те хорошенько «прогрелись». 27 апреля возмущение выплеснулось на улицы. Собравшаяся у Бастилии трехтысячная толпа (позднее следствие установило, что в ней не было ни одного рабочего с фабрики самого Ревельона) направилась к Ратуше с возгласами: «Смерть богачам! Смерть аристократам! Смерть спекулянтам! Утопить чертовых попов!» Собственно, к Ревельону и Анрио можно было отнести лишь первое требование. Хлебом ни тот ни другой не спекулировали. «Аристократы» же и «чертовы попы» для них обоих, принадлежавших по своим взглядам скорее к «патриотической партии», и вовсе являлись политическими оппонентами. Однако беднота в нюансах политической жизни не разбиралась. На Королевской площади манифестанты зачитали «приговор», осудив «именем третьего сословия» Ревельона и Анрио на смерть. На Гревской площади чучела обоих были вздернуты на виселицы. Вернувшись в Сент-Антуанское предместье, толпа направилась к дому Ревельона. Встретив здесь солдат, она повернула к особняку Анрио, который разгромила самым беспощадным образом. Вся внутренняя обстановка была выброшена из окон и сожжена. Сам Анрио остался жив только потому, что бежал с семьей в Венсенский замок и укрылся в его донжоне.
Утром 28 апреля бунт возобновился. На сей раз дом Ревельона не спасли даже защищавшие его солдаты. Этот особняк тоже подвергся тотальному разгрому с сожжением или разграблением всего имущества. Фабриканту и его семье пришлось укрыться в Бастилии. Для усмирения разбушевавшейся не на шутку толпы власти направили войска, которым восставшие оказали ожесточенное сопротивление. Двенадцать солдат были убиты, несколько десятков ранены. Точное число убитых мятежников установить не удалось: по разным оценкам, оно колебалось от нескольких десятков до нескольких сотен. 29 апреля были осуждены и повешены два бунтовщика, найденные мертвецки пьяными в разоренном доме Ревельона. Власти объявили их зачинщиками беспорядков.
Бунт в Сент-Антуанском предместье, случившийся всего за неделю до открытия Генеральных штатов, стал своего рода предостережением для элит, занятых борьбой друг с другом и не слишком обращавших внимание на происходившее в низах. Между тем «дело Ревельона» показало, что суровые мужчины в длинных брюках и темных блузах из грубой ткани – так выглядел тогда городской плебс – имели свою собственную повестку дня, далекую от той, которую ему предлагали просвещенные «патриоты» в шелковых чулках и бархатных камзолах. Однако этот сигнал услышан не был.
Глава 3
Учредительное собрание
От Генеральных штатов к Национальному собранию
Генеральные штаты начали свою работу в Версале 5 мая 1789 года. В общей сложности в них входило 1165 депутатов. Благодаря решению короля удвоить число представителей третьего сословия, последнее имело половину мест, а два привилегированных сословия – только по четверти. Тем не менее даже после этого Генеральные штаты оставались органом не общенационального, а сословного представительства, что и определяло их весьма специфический состав.
Хотя общее число священнослужителей во Франции не превышало 0,5 % населения, в Генеральных штатах их представители занимали 25 % мест. Еще бóльшую долю депутатского корпуса составляли дворяне, причем их оказалось довольно много и среди представителей третьего сословия. К примеру, граф Мирабо, не добившись депутатского мандата от дворянства своей провинции, стал депутатом от третьего сословия. Если в целом по Франции дворяне составляли менее 2 % ее жителей, то в Генеральных штатах им принадлежала треть мест. В третьем сословии, да и в населении Франции вообще, подавляющее большинство приходилось на долю крестьян. Однако их среди депутатов не было. Половину мест представителей третьего сословия занимали владельцы должностей в судебных и финансовых учреждениях и чуть больше четверти – близкие к ним по своему статусу и интересам лица свободных профессий, в основном адвокаты.
Больше всего впечатляет диспропорция в представительстве между обитателями города и деревни. В сельской местности проживало 82–85 % всех французов, однако 75 % депутатов являлись горожанами. Иначе говоря, состав Генеральных штатов никоим образом не отражал реальную структуру французского общества. Это было собрание представителей городских элит страны. Однако именно ему предстояло принимать решения, обязательные для всех французов. Указанное обстоятельство таило в себе потенциальную опасность того, что политически активное меньшинство, представленное в органах власти, будет навязывать непредставленному в них большинству наиболее оптимальную для себя модель общественного переустройства.
