Естественно, что отношения между черными невольниками и их хозяевами были весьма напряженными. Однако, помимо этого основного конфликта, колониальное общество было пронизано и другими противоречиями. Местное белое население – креолы – очень хотело избавиться от опеки присылаемой из метрополии администрации и самостоятельно управлять колонией. Впрочем, и само сообщество белых островитян не отличалось единством, а делилось на «больших белых» (богатые плантаторы и негоцианты) и «малых белых» (наемные работники), где богатые презирали бедных, которые, в свою очередь, богатым завидовали и от души их ненавидели. Свободные же негры и мулаты не любили как белых, так и друг друга, а к рабам относились свысока. Для того чтобы взорвать всю эту гремучую смесь взаимной ненависти и недовольства, требовалась только искра.
В начале Революции «большие белые», опираясь на принятый 8 марта 1790 года по предложению Барнава декрет Учредительного собрания о самоуправлении колоний, попытались установить в Сан-Доминго свою власть, автономную от метрополии. Для этого они избрали местное законодательное Собрание, которое приняло конституцию колонии. Однако черные и цветные свободные граждане политических прав не получили, а потому поддержали королевскую администрацию Сан-Доминго в ее борьбе с белыми сторонниками Собрания. Разгоравшееся противоборство постепенно становилось все более кровавым, временами оборачиваясь настоящими вспышками гражданской войны.
15 мая 1791 года Учредительное собрание в Париже постановило, что цветные свободные граждане, родившиеся от свободных же родителей, имеют равные права с белыми. Однако белые колонисты Сан-Доминго отказались выполнять этот декрет. В ответ свободные черные и мулаты, стремясь защитить предоставленные им права, взялись за оружие.
Пока свободные граждане всех цветов кожи спорили о возможности равноправия цветных, в движение пришла ранее инертная масса рабов. 14 августа 1791 года они во множестве собрались на тайную церемонию культа вуду в лесу Кайман. Жрец Дутти Букман, могучий негр, работавший кучером у одного из плантаторов, обратился к участникам собрания с призывом к восстанию. Те ответили согласием и в знак верности общему делу причастились кровью забитой там же черной свиньи.
В ночь на 23 августа взбунтовались рабы сразу пяти плантаций. Они перебили семьи своих хозяев и сожгли их дома. В последующие две недели огню были преданы уже сотни плантаций, а больше тысячи белых, включая стариков и детей, встретили страшную смерть: бывшие рабы сажали их на кол, прибивали гвоздями к дверям, пилили заживо, а белых женщин перед убийством подвергали изощренному насилию.
Против восставших выступили все свободные колонисты, независимо от цвета кожи. Освободившиеся рабы не имели ни малейших навыков военного дела и сначала постоянно терпели неудачи, но быстро учились, – и на их стороне было огромное численное преимущество. Хотя вождь инсургентов Букман погиб в одном из первых же боев, его место заняли другие чернокожие предводители. Восстание продолжалось, захватывая все новые территории. В итоге оно выльется в кровавую войну всех против всех, в которой белые, цветные, свободные чернокожие и бывшие рабы будут 13 лет сражаться друг против друга, пока, наконец, белое и цветное население Сан-Доминго не будет вырезано практически полностью. Тогда-то на месте прежде процветавшей колонии освободившиеся рабы и учредят собственное государство Гаити, до сих пор остающееся одним из самых бедных и неблагополучных в мире.
Бурная осень
Осенью 1791 года события в далеком, казалось бы, Сан-Доминго болезненно отозвались во Франции, вызвав нехватку колониальных продуктов, входивших в рацион многих горожан. Цены на сахар и кофе, производимые в этой колонии и оказавшиеся теперь в дефиците, резко пошли вверх, потянув за собой и цены на другие продовольственные товары. В городах вновь то и дело стали вспыхивать голодные бунты плебса, недовольного дороговизной.
Трудности со снабжением городов усугубила новая волна «жакерии», накрывшая сельские районы Франции. Движение началось еще летом 1791 года, однако после того, как Законодательное собрание подтвердило обязанность крестьян платить выкуп сеньорам за отмену поземельных повинностей, масштаб беспорядков многократно увеличился. Недовольные селяне разоряли замки, а порой расправлялись и с их хозяевами. Особенно громкую огласку получил инцидент с сеньором Полеймьё в департаменте Эн. Взбунтовавшиеся крестьяне не только разгромили его замок, но и убили самого сеньора. Его тело бросили в огонь, а затем… частично съели. Узнав об этом, депутаты Законодательного собрания уже привычно ужаснулись, но никого не наказали, так как убийцы попали под ранее объявленную амнистию. Марат же и вовсе похвалил в своей газете крестьян-каннибалов: мол, поделом сеньору. «Другу народа», похоже, вообще нравилось все то, что у других вызывало ужас и отвращение, – например, жестокие расправы восставших рабов Сан-Доминго над белыми колонистами.
Помимо общенациональных причин, массовые волнения в разных частях страны имели еще и свои, сугубо локальные. Так, в западных департаментах и на юге, в Севеннах, где позиции традиционной культуры были особенно сильны, крестьяне активно выступали против церковной реформы и гонений на неприсягнувших священников.
Наиболее же мощный резонанс осенью 1791 года получили трагические события в Авиньоне. Ранее эта область принадлежала римскому папе, хотя и была окружена со всех сторон французской территорией. 18 августа 1791 года собрание местных «патриотов» проголосовало за присоединение Авиньона к Франции. Участников собрания никто не выбирал, и они никого, кроме себя, не представляли, однако вооруженное и хорошо организованное меньшинство способно навязать свою волю безоружному и аморфному большинству. 21 августа «патриоты» силой изгнали прежний муниципалитет и учредили свой, революционный. Новые власти назначили военным комендантом Матьё Жува Журдана, личность весьма примечательную. Сын парижского ремесленника, он за свои 45 лет побывал и мясником, и солдатом, и бандитом, получил до Революции смертный приговор за уголовные преступления, но сумел выкрутиться. В июле 1789 года он стал «героем взятия Бастилии». Лично отрезав голову коменданту крепости, маркизу Делоне, Журдан заслужил прозвище Головорез и с гордостью его носил. Участвовал он и в кровавом инциденте в Версале ночью с 5 на 6 октября 1789 года, после чего покинул Париж и перебрался в Авиньон.
14 сентября, перед самым своим роспуском, Учредительное собрание приняло решение об аннексии Авиньона в соответствии с «желанием его народа». Впрочем, муниципалитет города не стал дожидаться прибытия из Парижа представителей центральной власти и по своей инициативе приступил к «революционным» мерам, а именно к изъятию ценностей из церквей. Это очень не понравилось населению. Оно отличалось большой набожностью, что для бывших подданных папы было совсем не удивительно. По городу поползли зловещие слухи о творимых революционерами святотатствах. 16 октября в Авиньоне начались массовые волнения. Пытавшийся успокоить горожан чиновник революционного муниципалитета Лекюйе был растерзан толпой. Журдан-Головорез прибыл с отрядом национальной гвардии на место преступления, когда собравшиеся уже почти рассеялись. Похватав без разбора тех, кого он счел виновным в смерти Лекюйе, в том числе женщин и стариков, Журдан отправил их в тюрьму папского дворца. Этим же вечером задержанных отдали на расправу молодым «патриотам» – 16-летнему сыну Лекюйе и его друзьям. Те всю ночь напролет, подкрепляя свои силы алкоголем, мучили и убивали пленников в башне Гласьер, выбрасывая трупы в ров. Заодно они прикончили и тех арестантов, которые находились в камерах по другим делам. Всего погибли 62 человека.
