На юге против Парижа 7 июня восстал Бордо, столица Жиронды, что, впрочем, было неудивительно, так как представлявшие этот департамент депутаты оказались в числе изгнанных. Здесь также принялись создавать вооруженные отряды для отпора столичным радикалам. Комиссаров Конвента, приехавших из столицы с разъяснениями, развернули и отправили обратно. В последующие недели восстание перекинулось и на другие департаменты юга. В июле в нем уже участвовали такие крупные города, как Марсель, Тулуза, Ним и Тулон.
Лион, второй по величине город Франции, не протестовал против изгнания депутатов-жирондистов лишь потому, что к тому моменту он уже и так находился в конфронтации с революционными радикалами. Местные якобинцы, возглавляемые бывшим купеческим приказчиком Мари Жозефом Шалье, ранее явочным порядком захватили контроль над муниципалитетом и так измучили лионцев своим произволом, что те 29 мая 1793 года подняли бунт и свергли узурпаторов. Новые органы городского управления дали в Париж знать, что не хотят ссориться с Конвентом, но подчинившие себе Конвент монтаньяры, заступившись за Шалье, предпочли добрую ссору с Лионом худому миру. Пришлось тогда и лионцам собирать войска для защиты себя от столицы. Оборону города возглавил опытный боевой офицер Луи Франсуа Перрен де Преси, еще юношей сражавшийся в Семилетней войне, а позднее участвовавший в кампании по завоеванию Корсики. Его роялистские взгляды, правда, шли вразрез с республиканскими убеждениями мятежных городских властей, но у тех особого выбора не было.
Хотя поднявшееся в провинции протестное движение было направлено не против Конвента как такового, а против нарушения его же прав парижскими активистами, захватившие власть монтаньяры поспешили обвинить инсургентов в посягательстве на «единство и неделимость Республики». Официальная пропаганда назвала все происходившее «федералистским мятежом». Позднее это не слишком точное определение перекочевало в историографию. По традиции историки используют его и теперь – надо же как-то называть эти события, – отмечая, однако, что и монтаньяры, и их оппоненты едва ли не в равной степени настаивали на централизации власти.
Упрочение позиций монтаньяров
Власть, полученную фактически в результате государственного переворота, монтаньяры старались закрепить за собой посредством ряда популярных мер. Уже 3 июня Конвент принял декрет о распродаже конфискованных у эмигрантов земель небольшими участками с рассрочкой на десять лет, что открывало путь к приобретению национальных имуществ даже не слишком богатым людям – тем, кто не имел свободных средств для покупки крупных владений. Декретом от 8 июня увеличивались оклады государственных служащих, что должно было обеспечить новым лидерам Конвента их поддержку. 10 июня депутаты проголосовали за декрет о равном разделе общинных земель между членами общин. И наконец, декрет от 17 июля окончательно похоронил сеньориальный комплекс, объявив о полной и безвозмездной отмене всех сеньориальных повинностей.
Возглавляемый монтаньярами Конвент не стал тянуть и с подготовкой новой конституции, ради чего он, собственно, и был созван. Если над предыдущей Конституцией 1791 года Учредительное собрание коллективно работало в течение двух лет, то новую конституцию молодой адвокат Мари-Жан Эро де Сешель написал с посильной помощью нескольких коллег примерно за десять дней. Выходец из влиятельного рода судейской аристократии, он с первых дней поддержал Революцию и даже числился среди участников штурма Бастилии. В Законодательном собрании он проявил себя республиканцем, а в Конвенте примкнул к монтаньярам, доверившим ему столь ответственную миссию. И он с ней успешно справился, уже 10 июня представив проект основного закона коллегам. Две недели ушли на обсуждение и доработку, и 24 июня Конституция 1793 года была принята в окончательном виде.
Согласно ей, республикой должно было управлять однопалатное собрание, избираемое прямым голосованием всех граждан мужского пола, достигших 21 года. Наряду с учреждением представительного органа предполагалось введение элементов прямой демократии: любой принятый Собранием законодательный акт подлежал утверждению еще и всенародным голосованием, если того потребует 1/10 избирательных собраний более чем в половине департаментов. Подобная процедура участия каждого гражданина в законотворчестве должна была понравиться массам своим демократизмом, но едва ли была применима на практике, учитывая несовершенство существовавших тогда средств сообщения.
Самая демократичная конституция той эпохи утверждалась также наиболее демократичным путем – на референдуме. За ее принятие высказались чуть более 1,8 миллиона избирателей из 7 миллионов, против – чуть менее 18 тысяч. Остальные воздержались от участия в голосовании, а стало быть, и в этом случае последнее слово оказалось за активным меньшинством. Впрочем, монтаньяры – творцы Конституции – отнюдь не собирались сразу же вводить ее в действие, поскольку в таком случае Конвент подлежал немедленному роспуску. Они объявили, что введение основного закона откладывается до «мирного времени».
Принятие демократической конституции представляло собой всего лишь показной жест. На деле монтаньяры укрепляли чрезвычайные органы власти и усиливали репрессивное законодательство. Летом 1793 года состав Комитета общественного спасения обновился. Дантон его покинул, зато 5 июня туда на постоянной основе вошли близкие друзья и верные сподвижники Робеспьера – Сен-Жюст и Кутон. 23 июля к ним присоединился и сам Робеспьер. Этот «робеспьеристский триумвират» и будет играть ведущую роль в управлении Республикой на протяжении последующего года.
Становление режима революционного правления, который советские историки назовут «якобинской диктатурой», происходило не по какому-то плану, а во многом спонтанно – под влиянием сиюминутных обстоятельств и внешних факторов. Одним из важнейших среди них было давление плебса, материальное положение которого по-прежнему оставалось трудным. Так, введенные 27 июля 1793 года жесткие меры против скупщиков и спекулянтов, включая применение к ним смертной казни, стали ответом на требования все тех же «бешеных».
Слезы «федералистов»
Лето 1793 года выдалось для Республики крайне сложным: ей пришлось одновременно иметь дело и с «федералистским мятежом», и с роялистскими восстаниями, и с наступлением коалиции на внешних фронтах. Проще всего оказалось справиться с протестами, поднявшимися в департаментах из-за лишения жирондистов депутатских мандатов. Ранее уже отмечалось, что Конвент, хотя и назывался «национальным», в действительности представлял лишь крошечное меньшинство французской нации. Это определялось и крайне малым числом избирателей, принимавших участие в выборах, и его сугубо буржуазным (в понимании того времени) составом. По сути, этот орган был представителем лишь узкого слоя просвещенной элиты. Именно ее в основном и взбудоражило нарушение прав Конвента парижскими активистами. Но эти имущие и просвещенные люди больше предпочитали говорить, чем действовать, протестовать, чем воевать. Соответственно, и число тех из них, кто готов был лично идти в Париж восстанавливать справедливость с оружием в руках, оказалось до смешного мало: даже в больших городах и целых департаментах оно составляло от нескольких сотен до полутора тысяч. Централизованному государству с армией в полмиллиона человек не представляло большого труда справиться с ними.
