Спор об организации Генеральных штатов
Впрочем, общественное мнение уже мало интересовалось чехардой министров: оно переключилось на предстоявший созыв Генеральных штатов. Вопрос о порядке их работы расколол антиправительственную оппозицию. Парижский парламент, восстановивший в сентябре 1788 года свои позиции, заявил, что организация Генеральных штатов должна быть такой же, как в 1614 году, когда их созывали в последний раз. Тогда все сословия имели поровну депутатов, а голосование проходило по принципу «одно сословие – один голос». Другие парламенты поддержали точку зрения Парижского, так же поступило и большинство дворян. Тем самым лидеры аристократической оппозиции открыто признали, что пытались ограничить власть монарха исключительно ради усиления собственного влияния и упрочения своих привилегий. Эгоистические устремления аристократии вошли в противоречие с популярной в обществе идеей удвоить число представителей третьего сословия по сравнению с двумя первыми и ввести индивидуальное голосование, как было сделано в недавно восстановленных Штатах Дофинэ. Удвоить число депутатов третьего сословия предлагал и Неккер.
Парламенты и лидеры аристократической оппозиции, выступив за традиционную форму деятельности Генеральных штатов, в одночасье утратили былую популярность. С осени 1788 года лидерство в оппозиционном движении перешло к просвещенной элите. Это внесословное, политически активное меньшинство исповедовало идеалы Просвещения – принципы народного суверенитета, естественных прав человека, ответственности властей перед народом, установления политических и гражданских свобод, секуляризации общественной жизни и т. д. Именно просвещенная элита и дала Революции ее главных лидеров.
Эта новая оппозиция, отличная от прежней, аристократической, получила у современников название «патриотической партии». Ее неформальным координирующим центром стал так называемый Комитет тридцати, куда вошла целая плеяда ярких личностей, которые сыграют в Революции ведущие роли. «Герой Старого и Нового света», маркиз Лафайет, как уже отмечалось, завоевал огромную популярность, сражаясь добровольцем на стороне американских колонистов против Англии. Аббат Эммануэль Жозеф Сийес к тому времени уже проявил себя способным публицистом. Бонвиван и любимец либеральных салонов, епископ города Отён Шарль Морис Талейран был хорошо известен в свете как вольнодумец и тонкий политик. Советник Парижского парламента Адриен Дюпор проявил себя одним из наиболее активных противников правительства в борьбе судейской корпорации против министров.
Однако даже в столь ярком созвездии талантов фигура Оноре Габриэля Рикетти, графа де Мирабо, выделялась своей неординарностью и скандальной репутацией. Сын известного философа Просвещения, маркиза де Мирабо, молодой граф по воле отца был отправлен в тюрьму за безнравственное поведение. Однако в заключении он соблазнил жену коменданта замка, в котором был заточен, и бежал с ней за границу. Схваченный полицейскими агентами и возвращенный во Францию, Мирабо был приговорен к смерти «за похищение чужой супруги». Впрочем, до казни дело не дошло, и граф отделался тремя с лишним годами тюремного заключения. За это время он написал ряд сочинений – политических, художественных и эротических. Выйдя на свободу, Мирабо провел ряд громких судебных процессов против аристократического семейства своей жены, продемонстрировав в ходе них великолепный дар оратора. Затем, по заданию французского правительства, он выполнял секретную миссию в Пруссии. И, наконец, проявив себя талантливым и плодовитым публицистом, Мирабо оказался одним из немногих, кто еще в 1786 году осмелился пойти против течения и подверг критике финансовую политику Неккера, находившегося тогда на пике популярности.
Каждый из членов Комитета тридцати был плотно интегрирован в те или иные социальные сети – литературные, академические, масонские, светские, которые пронизывали общество Старого порядка и объединяли приверженцев новых, просветительских ценностей. Комитет использовал все эти связи для того, чтобы развернуть агитацию в поддержку требования удвоить представительство третьего сословия и ввести индивидуальное голосование депутатов.
Активную роль в организации этой памфлетной кампании играло также окружение герцога Филиппа Орлеанского. Этот принц крови имел одно из самых больших состояний во Франции. Принадлежность к правящей династии и богатство обеспечивали ему достаточно высокую степень независимости, чем он и пользовался, открыто фрондируя по отношению к короне. При Людовике XV герцог вслух порицал «революцию Мопу», за что был сослан в свое поместье. При Людовике XVI он в собрании нотаблей обрушился с критикой на Калонна и ратовал за созыв Генеральных штатов, за что опять отправился в ссылку. С 1771 года Филипп Орлеанский возглавлял «Великий Восток» – конфедерацию масонских лож Франции. Кроме того, вокруг него всегда в поисках заработка крутились многочисленные журналисты и памфлетисты. Через масонские ложи и прессу он мог исподволь оказывать серьезное влияние на общественное мнение. Осенью 1788 года «Орлеанская клика», как недруги обычно называли его окружение, активно агитировала в пользу организации Генеральных штатов на новых принципах.
Для решения вопроса о порядке работы Генеральных штатов король в ноябре 1788 года вновь созвал собрание нотаблей. На сей раз их поведение диаметральным образом отличалось от того, что имело место полутора годами ранее. Некогда смелые критики правительства теперь приутихли, почувствовав реальную угрозу своему прежнему привилегированному положению. В конце концов, подавляющее большинство участников собрания смиренно попросило монарха сохранить сословные привилегии и традиционную форму организации Штатов.
Тем не менее Людовик XVI поддался уговорам Неккера и согласился пойти навстречу общественному мнению, которое активно подогревалось агитацией «патриотической партии». 27 декабря 1788 года было объявлено, что третье сословие в Генеральных штатах получит двойное представительство. Однако, сказав «а», король не решился сказать «б», а именно сразу же оговорить и порядок голосования в Генеральных штатах. В итоге непроясненным остался важнейший вопрос о том, останется ли все как раньше («одно сословие – один голос»), или же восторжествуют новые веяния («один депутат – один голос»). Выбранный монархом третий вариант оказался наихудшим из возможных: Людовик вообще никак не оговорил будущий порядок голосования, оставив принятие этого решения на потом. Тем самым он, сам того не ведая, заложил мину замедленного действия под весь институт Генеральных штатов – мину, взрыв которой позже приведет не только к их ликвидации, но и к множеству других далеко идущих и заранее никем не предвиденных последствий.
«День лямок»
Избирательная кампания в январе – апреле 1789 года проходила в беспокойной обстановке. Низы города и деревни, страдая от экономического кризиса и растущей дороговизны, находились в возбужденном состоянии. В разных местах то и дело вспыхивали голодные бунты. При этом беднякам, плохо разбиравшимся в сути разногласий между «аристократами» (сторонниками Старого порядка) и «патриотами» (приверженцами реформ), достаточно было любого малозначительного повода, чтобы выплеснуть недовольство на представителей верхов вне зависимости от того, к какой «партии» те принадлежали. Враждующие же элиты старались (тогда еще только эпизодически) направить гнев низов на своих политических противников. В данном отношении весьма показательны события в Бретани конца января 1789 года.
