Когда в Париже стало известно, что Бонапарт высадился во Франции, генерал Моро, только вернувшийся из Италии, на встрече с Сийесом заявил, что этот человек совершит переворот гораздо лучше, чем он сам. Парадокс заключался в том, что ситуация в стране быстро менялась. Оставалось все меньше шансов выдать Бонапарта за «спасителя», поскольку Францию уже почти не от чего было спасать. В первой декаде сентября до Парижа дошли вести о победах в Голландии и успехах Массена в Италии. К середине осени стало понятно, что и роялисты упустили свой шанс: они так и не смогли нанести решающий удар по Республике. Людовику XVIII не удалось добиться такой координации усилий, чтобы восстание произошло одномоментно, – монархисты в различных регионах страны по большей части действовали сами по себе. Контрреволюция начала захлебываться.
Утром 16 октября Бонапарт вернулся в Париж. Поначалу ходили разговоры о том, что его могут арестовать за самовольное оставление армии, однако, после того как публика встретила генерала с большим энтузиазмом, на волне которого его брата Люсьена избрали председателем Совета пятисот, Директоры отказались от планов ареста. На торжественном заседании председатель Директории Гойе поцеловал его от имени коллег, а генерал в ответ заверил, что обнажит шпагу лишь ради защиты Республики.
В те дни Бонапарт еще не знал, какую сторону выбрать, и пытался остаться над политической борьбой. «Я принадлежу нации», – любил повторять он. Генерал попытался договориться с Баррасом о том, чтобы войти в Директорию вместо Сийеса, но Гойе и Мулен побоялись, что они от этого ничего не выиграют. Сближаться с Сийесом генерал опасался, поскольку понимал, что это повлечет за собой разрыв с неоякобинцами. Еще не решив, что он будет делать, Бонапарт стремился заручиться любой поддержкой: он даже нанес визиты мадам Гельвеций и маркизе де Кондорсе.
10 брюмера (1 ноября) на квартире Люсьена Бонапарта Наполеон встретился с Сийесом и, видимо, именно тогда и решил воспользоваться всем, что тот подготовил. Заговорщики рассчитывали на Совет старейшин, а в Совете пятисот их должен был поддержать Люсьен, обещавший помощь инспекторов зала заседаний, присматривавших за порядком. На этом и строился их план: согласно статье 102 Конституции, Совет старейшин мог перенести заседания Законодательного корпуса в другую коммуну, что и решено было сделать под предлогом якобинской угрозы. Бонапарта должны были назначить командующим войсками, что обеспечило бы ему независимость от исполнительной власти. Однако генерал ясно дал понять Сийесу, что затем он рассчитывает стать одним из консулов. Из трех Директоров, не участвовавших в заговоре, самым опасным представлялся Баррас, и заговорщики планировали его подкупить. Большинство министров еще не решили, чью сторону принять, но можно было рассчитывать на их благожелательный нейтралитет.
Впрочем, самым важным оставался Париж. За него отвечал Пьер-Франсуа Реаль – бывший активный якобинец и член Коммуны Парижа, сблизившийся при Термидоре с Баррасом, а затем и с Жозефиной Богарне. После 18 фрюктидора он был назначен комиссаром Директории при департаменте Сена и должен был обеспечить заговорщикам поддержание порядка в столице. Там в эти дни собрались едва ли не все популярные в народе военачальники, но далеко не каждый из них готов был поддержать грядущий переворот.
Любопытно, что и неоякобинцы готовы были сделать ставку на генерала Бонапарта, вручив ему высшую власть. Однако, встретившись 16 брюмера с Журданом, Наполеон отказался от сотрудничества с ними, поскольку у неоякобинцев не было большинства в Советах, – он лишь обещал, что все будет сделано в интересах Республики.
Переворот 18 брюмера VIII года Республики
16 и 17 брюмера были сделаны последние приготовления, окончательно распределены роли и отпечатаны плакаты с воззваниями. Сведения о заговоре стали постепенно просачиваться за пределы узкого круга, нужно было торопиться, тем более что 17-го вечером Бонапарт был приглашен на ужин к Баррасу. Не желая рисковать, он отправил вместо себя адъютанта. Это могло насторожить опытного Директора и показать ему, что на сей раз он не в игре.
18 брюмера (9 ноября) все было разыграно как по нотам. Бонапарт с раннего утра собрал у себя верных офицеров. За безопасность Советов отвечали инспекторы залов заседаний. С пяти до шести утра депутатов Совета старейшин поднимали с постелей, вручая им заготовленные инспекторами приглашения на раннее заседание. Оно началось в семь утра, и им сообщили, опять же от имени инспекторов, что заговорщики стекаются в Париж и угрожают национальному представительству. Ни кто такие эти заговорщики, ни чего они хотят – об этом не было сказано ни слова; утверждалось только, что заговор угрожает «свободе» и «отечеству». Впрочем, можно было предположить, что заговор этот неоякобинский. Инспекторы потребовали от депутатов действовать быстро: «достаточно одной минуты, но, если упустить это мгновение, республика будет существовать и дальше, но ее скелет окажется в лапах стервятников, дерущихся между собой за ее обглоданные кости».
Совет тут же принял декрет о том, что 19 брюмера Законодательный корпус должен собраться в Сен-Клу. Ответственным за его исполнение был назначен Бонапарт, который выступил перед депутатами с краткой речью. Он обещал арестовать заговорщиков и ответил на обвинения, которые никто ему не предъявлял: «Пусть не ищут в прошлом примеров, которые могли бы задержать принятие решения! Ничто в истории не напоминает конец восемнадцатого века, ничто в конце восемнадцатого века не напоминает нынешний момент». Далее генерал отверг все параллели, которые носились в воздухе, – с Брутом, Кромвелем или Монком, а также с многочисленными переворотами эпохи самой Французской революции.
Теперь необходимо было быстро разобраться с Директорами. Гойе был приглашен к Бонапарту на завтрак, но почуял ловушку и не пошел. Вместо этого он объявил о срочном созыве заседания Директории. Сийес и Роже Дюко к этому времени уже присоединились к Бонапарту. Баррас обещал свою поддержку и отправил на разведку в Тюильри секретаря, к которому генерал публично обратился со словами, получившими потом широкую известность:
Что вы сделали с той Францией, которую я вам оставил столь блистательной? Я оставил вам мир, а нашел войну, я оставил вам победы, а нашел неудачи, я оставил вам взятые в Италии миллионы, а нахожу повсюду грабительские законы и нищету. Что вы сделали с сотней тысяч французов, которых я знал, со всеми моими товарищами по славе? Они мертвы.
Так далее не может продолжаться, не пройдет и трех лет, как это приведет нас к деспотизму. Мы же хотим республику, республику, основанную на равенстве, нравственности, гражданской свободе и политической терпимости.
В отсутствие кворума Гойе и Мулен не могли принимать никаких решений, тем более что командование размещенными в столице войсками и охраной Законодательного корпуса было поручено Бонапарту.
К часу дня Барраса уговорили подать в отставку, и он под эскортом драгунов отправился в свое поместье. Поддержал заговорщиков и министр полиции Фуше. Сийес и Роже Дюко также подписали заявления об отставке. Теперь у Гойе и Мулена не было никакой возможности воспротивиться перевороту. Все, что председатель Директории смог сделать, – это бросить Бонапарту в лицо: «Вы высадились, узнав о наших победах. Республика повсюду одерживает победу, и одерживает она ее без вас, а вы пришли, чтобы предложить нам нас спасти!»
