Я шмыгнула носом, мама хотела вытереть мне его, как маленькой, наверное, я и была маленькой, но я отпрянула и сказала:
— А если я не буду больше учиться?
— Останешься невеждой.
— И что?
— А то, что невежественность — это препятствие. Но ведь ты уже стараешься, правда? Жалко не развивать собственный ум.
Я воскликнула:
— Я не хочу быть умной, мама, я хочу быть красивой, как вы с папой!
— Ты станешь еще красивее.
— Нет, если у меня проступают черты Виттории.
— Ты совсем другая, с тобой этого не произойдет.
— Откуда ты знаешь? С кем я могу себя сравнить, чтобы понять, происходит это или нет?
— Я рядом, я всегда буду рядом.
— Этого недостаточно.
— И что же ты предлагаешь?
Я сказала почти неслышно:
— Мне нужно увидеть тетю.
Мама на мгновение задумалась, а потом ответила:
— Обсуди это с отцом.
9
Я не восприняла ее слова буквально. Я считала само собой разумеющимся, что сначала с ним поговорит мама, а прямо на следующий день отец скажет мне голосом, который я любила больше всего: “Слушаю и повинуюсь! Если наша королевна решила, что нужно повидаться с тетей Витторией, то несчастный родитель сопроводит ее, хотя его и придется тащить на поводке”. Затем он позвонит сестре и договорится о встрече или попросит об этом маму: отец никогда сам не занимался тем, что его раздражало, тяготило или расстраивало. А потом он отвезет меня на машине к тете.
Но все складывалось иначе. Проходили часы, дни, отца я видела редко — вечно запыхавшегося, вечно разрывавшегося между лицеем, репетиторством и важной статьей, которую он писал вместе с Мариано. Он уходил рано утром, а возвращался вечером, в те дни постоянно лил дождь, я боялась, что отец простудится, у него поднимется температура и он неизвестно сколько проваляется в постели. Разве такое возможно, думала я, чтобы настолько тихий, настолько деликатный человек всю жизнь сражался со злобной тетей Витторией? Мне казалось еще более неправдоподобным, что он сумел бросить вызов женатому негодяю, имевшему троих детей, и прогнать его, потому что тот намеревался погубить папину сестру. Я спросила у Анджелы:
— Если Ида влюбится в женатого негодяя с тремя детьми, ты, ее старшая сестра, как поступишь?
Анджела ответила, не раздумывая:
— Я все расскажу папе.
Иде такой ответ не понравился, она сказала сестре:
— Ты доносчица, а папа говорит, что доносить — самое отвратительное.
Анджела обиженно ответила:
— Я не доносчица, это ради твоего же блага.
Я осторожно спросила Иду:
— Значит, если Анджела влюбится в женатого негодяя с тремя детьми, ты папе ничего не расскажешь?
Ида, обожавшая читать романы, ответила, поразмыслив:
— Скажу, если негодяй будет уродливым и злобным.
Ну вот, подумала я, самое страшное — это уродливость и злоба. И однажды, когда отец ушел на какое-то собрание, я осторожно вернулась к важной для меня теме:
— Мам, ты сказала, что мы повидаемся с тетей Витторией.
— Я сказала, что тебе нужно обсудить это с отцом.
— А я думала, ты с ним уже говорила.
— Он сейчас очень занят.
— Давай сходим к ней вдвоем.
— Лучше, чтобы этим занялся он. К тому же скоро кончается учебный год, тебе надо много заниматься.
— Вы не хотите меня туда везти. Вы уже решили, что не станете этого делать.
Мама ответила голосом, каким еще несколько лет назад предлагала мне самой во что-нибудь поиграть, а ей дать отдохнуть:
— Вот как мы поступим: ты знаешь, где виа Миралья?
— Нет.
— А виа делла Стадера?
— Нет.
— А Пьянто?
— Нет.
— А Поджореале?
— Нет.
— А пьяцца Национале?
— Нет.
— А Ареначча?
— Нет.
— А то, что называют Промышленной зоной?
— Нет, мама, нет!
— Вот и узнаешь, это твой город. Сейчас я дам тебе справочник с картой, сделаешь уроки — посмотри, как туда добраться. Если это настолько срочно, можешь как-нибудь съездить к тете Виттории сама.
Последние слова меня обескуражили и почти ранили. Родители не посылали меня одну даже в булочную в двухстах метрах от дома. Когда мы встречались с Анджелой и Идой, кто-нибудь (отец или — чаще — мама) провожал меня к Мариано и Костанце на машине, а потом привозил домой. Теперь же они внезапно были готовы отправить меня в район, которого я не знала и куда сами они ездили весьма неохотно. Нет-нет, они просто устали от моих стенаний, посчитали блажью то, что мне было необходимо… словом, не воспринимали меня всерьез. Возможно, во мне что-то оборвалось, возможно, именно в тот день закончилось мое детство. Помню, мне показалось, будто хранившиеся внутри меня зернышки незаметно, через дырочку, просыпались на землю. Сомнений не было: мама уже посоветовалась с отцом и с его согласия начала отделять меня от них и их от меня, давая понять, что отныне мне самой придется справляться со своими капризами и причудами. Если вслушаться, за ее тихими и вежливыми словами ясно прозвучало: ты мне надоела, ты усложняешь мне жизнь, ты не хочешь заниматься, на тебя жалуются учителя, а теперь еще эти бесконечные разговоры о тете Виттории. Сколько можно! Джованна, как тебе объяснить, что отец произнес эти слова, потому что любит тебя? Хватит, иди поиграй с картой города, а ко мне больше не приставай.
Так это было на самом деле или нет, но для меня это стало первой потерей. Я остро почувствовала пустоту, которая обычно открывается, когда внезапно забирают что-то, что, как нам кажется, у нас никогда не отнимут. Я не произнесла ни слова. А поскольку мама прибавила: “Закрой, пожалуйста, дверь”, — вышла из комнаты.
Некоторое время я стояла перед закрытой дверью — ошеломленная, ожидая, что мама и вправду выдаст мне справочник. Этого не произошло, и тогда я почти на цыпочках отправилась к себе делать уроки. Разумеется, книжки я даже не открывала, в голове звучали слова, которые еще мгновение назад я и вообразить не могла. Зачем маме давать мне справочник, я и сама его возьму, изучу и отправлюсь к тете Виттории пешком. Буду идти много дней и месяцев. Эта мысль меня грела. Солнце, жара, дождь, ветер, холод, а я все иду и иду, преодолевая бесконечные опасности, пока не встречаю свое будущее в облике уродливой и коварной женщины. Решено, так я и поступлю. Я запомнила почти все незнакомые улицы, которые перечислила мама, можно сразу поискать хотя бы одну из них. В мою память сильнее всего врезалось название Пьянто
[2]. Наверняка это печальное место, значит, там, где живет тетя, страдают или причиняют страдания другим. Улица, где мучаются, лестница, кусты с царапающими ноги шипами, грязные бродячие собаки, из огромной пасти течет слюна… Я решила для начала поискать это место на карте и отправилась в коридор, где стоял телефон. Попробовала вытащить справочник, зажатый массивными телефонными книгами. И заметила сверху записную книжку со всеми номерами телефонов, которые были нужны родителям. Как же я не догадалась. Скорее всего, здесь есть номер тети Виттории, а если так, зачем ждать, пока ей позвонят родители? Могу и сама позвонить. Я взяла записную книжку, нашла нужную букву — никакой Виттории там не было. Тогда я подумала: у нее такая же фамилия, как у меня, как у отца — Трада. Я поискала на “Т”, и она нашлась — Трада Виттория. Чуть выцветшие буквы, написанные отцовской рукой.
