Друг вышел к нам на суд спустя полчаса. Прошаркал к столу, рухнул на заботливо выдвинутый для него табурет, подпер горемыка голову руками и начал каяться.
Тина была права, Вовс влюбился. Давно и безнадежно. Его тайной страстью стал Холдонский университет, если чуть более конкретно, то факультет философии, возглавляемый светилом данной области — профессором Урпалаки.
Да-да, для меня тоже стало шоком, что зеленокожие орки, оказывается, могут не только воевать, но и философствовать.
Но вернемся к Вовсу.
Узнав о том, что Тина собирается ко мне в Холдон, друг детства решительно собрал пожитки, забрал документы из сельскохозяйственного колледжа, где постигал великое искусство крутить коровам хвосты (а что поделать, это же Мтыщи.), и преисполнился надежды.
Вовсу повезло — прием документов уже начался, устные экзамены друга не напугали. Единственное, что смутило — очередь. Она тянулась от третьего этажа по коридору, спускалась по лестнице и заканчивалась на улице.
Промаявшись до обеда, друг приплатил пацану, чтобы тот постоял за него, а сам побежал перекусить. В туалете кафе, расположенном через дорогу от университета, он познакомился с одним из преподавателей университета. В туалетной беседе Вовс имел неосторожность высказаться негативно о философии какого-то жутко прославленного мыслителя прошлого, назвав его гипотезы претенциозными и губительными для свободы мысли.
Преподаватель обрадовался и потащил Вовса знакомить со своими друзьями, кушавшими в зале. Кто же знал, что одним из сотрапезников окажется тот самый профессор Урпалаки.
— Представляете. Сам Урпалаки, — сиял словно солнышко Вовс, вспоминая о своих похождениях. Правда, недолго.
По гороскопу друг был стрельцом, но, как по мне, так стопроцентным бараном.
Узнав, что профессор не только сторонник того самого мыслителя, которого Вовс почему-то невзлюбил, но еще и готовится защищать вторую ученую степень по его трудам, приятель просиял. Вместо того, чтобы заткнуться и промолчать, он стал активно доказывать горячо любимому профессору, что тот глубоко ошибается.
Орк вспылил. Вовс удвоил натиск. Орк забыл, что он профессор и пробудил дикую кровь. Вовс не спасовал, за что и получил по лицу. Явившаяся на вызов стража разбираться, кто виноват, не стала и забрала менее статусного, то есть Вовса.
Проведя четыре часа в ожидании и допросах, разочарованный в кумире приятель купил в ближайшем ларьке бутылочку пива и помянул надежды.
На мой взгляд, пиво пахло портвейном, но я не стала придираться и на правах хозяйки отправила всех спать. Алкоголь оказался со мной в корне не согласен.
Сперва нам с девчонками пришлось выслушать захлебывающегося от негодования Вовса. В полночь несостоявшийся мыслитель вскочил на табурет и начал декламировать стихи. Через полчаса ему стало душно от нашей женской непросвещенности, и он выскочил на улицу, чтобы дарить всему миру свои гениальные мыли. Сбежав с крыльца и растеряв первоначальный настрой, Вовс зашелся в эпилептическом припадке, который почему-то именовал танцем.
Апофеозом этого кошмара стала песня собственного сочинения «Иди ты на гору, профессор Урпалаки».
— Курареру? — подал голос со своего насеста малость офигевший петух.
Птичка чуяла, что звание «самый отвратительный голос» уходит прямо из-под клюва.
С величайшим трудом нам удалось утихомирить буяна, вернуть в дом и уложить в кровать. Проклиная дружбу, я поднялась к себе, рухнула в постель и забылась тревожным сном. Вовс нагрянул через час.
— Итара, мне нужно с тобой поговорить.
Щуплый, но тяжелый приятель уселся прямо на мои ноги, выдернул из-под головы подушку и, прижав ее груди, начал плакаться о разбившихся вдребезги мечтаниях.
— Во-о-овс, — в отчаянье провыла я.
— Тише, — сердито шикнули на меня. — Девчонок разбудишь.
Да, с моими друзьями и врагов не надо.
Но не только Вовс чудил. Ким тоже не осталась в стороне.
Так уж вышло, что в тот день, когда нашему общему другу улучшал внешний вид образованный орк, я помчалась в больницу, куда увезли Рекса. Тина дрыхла, поэтому со мной увязалась разбуженная петухом Ким.
У нас в поселке подруга считалась самой завидной невестой. Одного со мной роста, с тяжелой гривой черных волос, крохотным носиком и темными глубинами глаз, обрамленных густыми ресничками. Парни видели в ней красивую девчонку, отец — товар, который он может выгодно продать замуж, учителя — мрачную глупышку.
Ничего удивительного, что пожизненное душевное состояние Ким застряло на уровне обиженного на проходящих пыльного половика. Она казалась самой безобидной в компании. Эта глупая уверенность меня в итоге и подвела.
— В палату можно только хозяйке, — заявила медсестра с видом «иди и немедленно успокой своего зверя, деточка.»
Извинившись, я оставила Ким ждать, а сама проскользнула в палату, где держали Рекса. И вот пока я пыталась уверить своего пушистого в том, что выбритая вокруг залитой зеленкой раны шерсть очень и очень быстро отрастет, Ким, степенно сложив руки, ожидала на стульчике в коридоре. А вот того, что подруга займет стульчик аккурат рядом с палатами гнома и грабителя, так и не пришедших в сознание после неудачного налета на банк, мне предвидеть не удалость. На беду, по коридору шел корреспондент газеты «Жуть и кровь Холдона».
Два одиночества встретились, спелись, и так родилась история.
— «…смертельно раненный, но преданный, зверь продолжал ползти следом за хозяйкой. По мраморному полу тянулся кровавый след. Второй болт просвистел в воздухе, вонзаясь в тело хищника. Третий. Четвертый. Но Рекс оставался верен Итаре Кэбот до тех пор, пока глаза не подернула пленка беспамятства, и силы не оставили пушистое тело…» — чуть позже зачитывала Тина дрожащим голосом, громко рыдая и сморкаясь в носовой платок.
— Но все было не так. Стрела была одна, а Рекс жив и скоро поправится, — возмущалась я.
— Тш… — шипела на меня Тина. — Не порть замечательную историю правдой.
Брехня, простите, история о храбром Рексе попала на первую страницу газеты и в рекордные сроки разлетелась по всему городу. Нашлись очевидцы, которые видели, как девушка с рысью гуляла по городу. Собачники с кастинга богачки тоже подлили масла в огонь, рассказывая во всех парках города о рыси, которая считала себя храброй собакой.
Общественность всполошилась и жаждала узнать все больше и больше подробностей. И пока я ногами выталкивала Вовса из своей кровати, репортеры стекались к нашему домику.
Они подходили к забору в предрассветных сумерках, кивками приветствовали друг друга, вынимали раскладные стульчики, кто-то уже шуршал бутербродами и громко прихлебывал из фляжки. Самые нетерпеливые и рискованные пробовали защиту на прочность.
Отчасти я уже свыклась с петушиным пением, будившим по утрам, но просьба:
