Походу оно точно ядовитое. Может, даже плотоядное. Иначе зачем столько усилий, чтобы всучить мне этот подарок.
— Спасибо, но я как-нибудь обойдусь, — отступая по лестнице вверх, натянуто улыбнулась взбесившемуся бригадиру.
— Это не от меня, — рявкнул Холд, да так громко, что звякнули новенькие стекла в рамах. — Забегали близнецы, просили передать, что вернутся вечером с отцом. Оставили это. Возможно, даже украли с чужой клумбы, так что или поскорее избавься от подарка, пока за ним не пришли злые соседки, или поставь в воду, пока он не загнулся.
От злости бригадир и сам не заметил, как перешел на ты, я, впрочем, тоже.
— Так это от мальчишек? Не от тебя, — возрадовалась, сбегая вниз. — Красотища — то какая. Не знаешь, что за сорт?
Холд выругался, развернулся и вышел, громко хлопнув дверью.
Какие мы впечатлительные.
Но стоило мне сделать пару шагов по направлению к кухне, где слышался весьма подозрительный звон посуды, сигнализирующий о том, что Рекс наводит инспекцию на предмет того, что еще можно незаконно сожрать, пока хозяйка отвернулась, как в дверь забарабанили.
— Холд, если ты вернулся за благодарностью… — начала было я и осеклась.
— Драсти, госпожа ведьма, — робко проблеял молодой паренек в серой университетской форме с нашивкой филина на правом плече.
Гость был выше, худее, да в конце концов темнее, но я узнала в нем своего. Не родственника. Собрата по страданию.
— Водички? — в качестве соболезнований предложила я, отступая.
— Мне бы настоечку вашей бабки, — умоляюще сложил руки студент, нетвердой походкой проходя внутрь. — Ту самую, на рябине, а то мне через час на экзамен идти.
Я целеустремленно развернулась и зашаркала тапками в сторону секретной панели, где Дунканара прятала свое подпольное зельехранилище.
— Как выглядит, помнишь?
— А то ж.
«Та самая настойка» плескалась в мутном двухлитровом бутыле, густо заросшем паутиной. Зубами вырвав сопротивляющуюся пробку, я отважно нюхнула содержимое и закашлялась.
Рябиной там и не пахло.
— Вот, — парнишка снял с полки мерный стаканчик и пальцем отметил, сколько надо лить.
Плеснув бабкиного зелья, я прижала бутыль к груди и во все глаза уставилась на студента. Тот сделал шумный выдох, одним махом опрокинул в себя жидкость и закрыл свободной рукой рот. В один миг его лицо стало красным, на лбу выступили капельки пота, а глаза полезли из орбит.
— А. Хорошо… — проорал он, жадно хватая ртом воздух.
Чудодейственная настойка в один миг преобразила юнца, зарядила бодростью и как рукой сняла похмельный синдром. Сунув мне горсть талеров, студент выскочил из дома с криком:
— Ну держитесь, профессор Урпалаки. Я иду…
Все еще любовно прижимая бутыль к груди, я проследила взглядом за несущимся по улице покупателем, а потом решительно плеснула пойла в мензурку.
Эффект неописуемый. Такое чувство, словно тебя окунают с головой в ледяную прорубь, а на выходе ты попадаешь в котел с лавой, которую заботливо помешивают черти. Заорав от переизбытка чувств, я торопливо припрятала бутыль обратно и занялась домашними делами.
И если раньше больше всего на свете мне хотелось сдохнуть, то теперь я носилась по дому, одержимая приступом рабочего энтузиазма. Первым от него пострадал Рекс. Котик как раз подчищал остатки вчерашнего рагу, когда на кухню влетела я и потащила котика купаться.
Вторым, кого задела направленная в мирное русло энергия, оказался двор. Не знаю, что стукнуло мне в голову, но это что — то настояло на том, чтобы разбить перед крыльцом клумбу. Больше всего этому произволу почему-то воспротивился петух. Птица ходила вокруг и возмущенно кукарекала, пока я не пригрозила пристукнуть живой будильник лопатой и прикопать тут же в качестве удобрения. Решив, что клумба лучше, нежели свежая могила, храбрый петушок взлетел на перила крыльца и стал наблюдать за тем, как Рекс, переживший водные процедуры, отчаянно вылизывается.
Запала хватило на клумбу, поход по магазинам и даже, внимание, на генеральную уборку.
В приподнятом настроении я порхала по кухне, шинкуя овощи и ногой отгоняя Рекса от замаринованного на ужин мяса. В высшей степени продуктивный день постепенно перетек в приятный вечер. За окном тихо переругивался с рабочими Холд, квохтал оскорбленный клумбой петух, убаюкивающе шумели ветвями деревья.
Как выяснилось чуть позже, на этом экзамене жизни предмет «предчувствование беды» я безбожно завалила.
ГЛАВА 6. Ужин
Розы скукожились и сдохли.
И это вопреки всем моим старания продлить их существование. Зато цветок, принесенный близнецами, ожил даже в простой воде из-под крана, раскрыл бутон и ненавязчиво благоухал. Его не смущала старенькая кружка с отбитой ручкой вместо вазы и полное пренебрежение с моей стороны.
Тем не менее меня мучали кое-какие сомнения. И я поспешила их развеять сразу же, как только господин Заленвах с сыновьями объявился на пороге.
— Спасибо за цветок, — улыбнулась я мальчишкам.
— Это не мы, — выпалил Марк, получил от брата мощный тычок, скривился и исправился:
— Это мы. Простите, тетя Итара, на рефлексе вырвалось.
Подозрительно глянув на двух чересчур невинных близнецов, я отправила всех мыть руки и ушла на кухню.
Ужин шел своим чередом. Господин Заленвах хвалил мои кулинарные таланты, прямо скажем, очень слабенькие. Я строила из себя хорошую хозяйку, наперебой предлагала всем добавки. Несчастный Рекс пускал слюни в коридоре.
Близнецы хранили многозначительное молчание, а потом синхронно встали со своих мест.
— Папа, — важно начал Марк.
— Тетя Итара, — подхватил Энги.
— Мы посовещались и решили, что…
— …вы обязаны пожениться.
Я чуть со стула не упала. Счастливый отец семейства разразился приступом жуткого кашля.
— Не… Кх-кх. Не… Кх-кх-кх, — давясь, попытался выразить свой протест мужчина.
Это был первый случай, когда кто — то поперхнулся не из-за моего кулинарного таланта.
— Только через мой труп, — заявила я, мрачно глядя на инициаторов.
Близнецы переглянулись.
— Ладно. Я пошел за плакатами для презентации, — заявил один из них и, ловко прошмыгнув под столом, умчался в соседнюю комнату.
— Папа. Тетя Итара. — Вновь взял слово его брат. — Позвольте, мы сначала расскажем обо всех выгодах данного союза…
Уж не знаю, в кого они пошли, но настойчивости мальчишкам было не занимать. И если у меня с каждым плакатом все ниже и ниже опускалась челюсть, то господин Заленвах слушал презентацию со все возрастающим интересом. На той части, где братья рисовали наше совместное будущее, в котором я, их отец и сами инициаторы жили в этом доме, Заленвах впервые за всю презентацию обрел голос:
