Свадьба… Конечно, как все девушки в колледже, Пат думала о своей возможной свадьбе, но всегда представляла себя на ней в виде какого‑то смутного жемчужного облака с пеной кружев и длинной атласной фатой, вроде той, что лежала в заветном чиппендейловском шкафчике матери.
В компании Мэтью дело обстояло иначе. Как‑то еще в начале осени они оказались на бракосочетании его кузины — студентки Калифорнийского университета. Невеста, такая же жгуче‑смуглая, как Мэт, была затянута в ярко‑красное трико, откровенно подчеркивавшее все изгибы ее тела, а жених щеголял каким‑то подобием замшевого индейского костюма. Сразу после мэрии молодые оставили родителей и шумной толпой отправились на всю ночь по злачным местам. Кажется, именно тогда, после бессонной ночи, измученная немереным количеством шампанского и постоянными попытками Мэта овладеть ею в самых, на ее взгляд, неподходящих для этого местах, Пат заподозрила с собой что‑то неладное…
В дверь просунулась взлохмаченная голова помощника осветителя Сэма, шестнадцатилетнего мулата, взятого на работу пару месяцев назад и потому восхищавшегося на студии всем и всеми:
— Запись начинается! Меня послали за вами, мэм!
Пат судорожно рванула руку из‑под свитера и побежала в «четверку» — студии телецентра именовались по своим номерам: «тройка», «четверка»… На какое‑то время девушка забыла и про Мэта, и про малыша, и даже про возможную свадьбу.
* * *
Перед отъездом Мэтью пришла в голову идея устроить отвальную.
— Но только без твоих студийных. — Пат знала, что приятели Мэта, в основном музыканты и художники, недолюбливали публику с телевидения, считая сотрудников студии в некотором роде чиновниками и чуть ли не агентами ФБР. — Много французского белого, травы, разумеется, сколько душе угодно, а ты оденешься, как я захочу.
Пат согласилась безоговорочно. В присутствии Мэта она всегда жила какой‑то другой, словно потусторонней жизнью и чувствовала себя лишь отраженным тихим сиянием его света или, вернее, его черноты.
Утром перед вечеринкой Пат проснулась от тяжелого неотрывного взгляда черных глаз — Мэт стоял над кроватью, опершись руками на подушку и закрывая волосами весь неяркий свет позднего ноябрьского утра.
— Вот. Это мой каприз, если хочешь. — И он подал ей что‑то нежное, фиалковое, вздыхающее и опадающее в его руках. Что‑то оказалось странным одеянием из почти прозрачного шелка со множеством драпировок, скрывающих и обнажающих тело одновременно.
— Но как же…
— Молчи. Встань вон туда, к окну, чтобы свет шел через тебя, от тебя. Как… Как от Пресвятой Девы. И от Младенца во чреве.
Пат было бы куда удобней встретить гостей в своих неизменных «ливайсах», но желания Мэта с самой первой встречи стали для нее законом. Правда, и касались они лишь их двоих — он никогда не вмешивался в ее работу, общение со знакомыми и внутреннюю интеллектуальную жизнь. Все это, похоже, его не интересовало.
Днем Пат сильно тошнило, но, превозмогая слабость, она готовила бесконечные бутерброды, расставляла напитки и разбрасывала по всему дому кожаные подушки, чтобы гости могли улечься, где им заблагорассудится. Мэт колдовал над травкой.
К восьми вечера лицо ее, с голубыми тенями под глазами, приобрело действительно какой‑то неземной вид. Ей хотелось только упасть и прижаться к чему‑нибудь холодному. Но Мэтью, соорудив из одеял некое подобие трона, заставил Пат сесть туда по‑турецки, наподобие восточного божка.
— Что бы ни происходило — сиди, молчи и не двигайся. — Он тщательно уложил складки фиолетового одеяния, несколько вызывающе подчеркнув грудь. — Представь себе, что это… ну, хотя бы наша свадьба.
Пат вздрогнула. Она еще так и не отважилась заговорить с Мэтом о свадьбе. Неужели он решил сам? Девушку даже отпустила не прекращавшаяся весь день дурнота.
— Милый… — Она потянулась губами к руке, раскладывающей по плечам ее тонкие каштановые волосы. Но рука продолжала бестрепетно делать свое.
Внизу залился старинный французский колокольчик, найденный Пат в одной из антикварных лавок Ньюарка и подаренный Мэту в тот день, когда они сняли этот нелепый дом.
В холл ввалился Юджин Фэйсфул с очередной подружкой, которых он менял, как и полагается свободному художнику, не реже чем раз в три месяца. Юджин, носатый, с острыми, торчащими, как у фавна, ушами, был на голову ниже своей девицы в белых сапогах на двенадцатисантиметровой платформе. Девица извивалась и хихикала.
Мэт, широко расставив свои длинные ноги в джинсах чертовой кожи, стоял у основания лестницы, улыбался и курил.
— А где Патти?
— Какого фига ей спускаться ради всяких непризнанных гениев? Давайте наверх. Тут сейчас и без вас будет столпотворение.
Действительно, через минуту холл наполнился разноголосыми выкриками, мельканием начинавших входить в моду длинных цветастых юбок, звяканьем гитар и крепким запахом спиртного.
— О, старина, какой вигвам!
— Да не лезь ты под юбку хоть сейчас, крэйзи!
— Касс, отдай же Мэту подарок, будет обольщать бельгийских девок!
На голову хозяина посыпался дождь из разноцветных пачек с презервативами. Гвалт стоял невообразимый. Компания Мэтью, состоявшая в основном из богатых студентов художественных колледжей и начинающих музыкантов, в выражении эмоций не стеснялась.
До зала второго этажа добралась лишь половина гостей, другая половина разбрелась по дому, одновременно бренча на гитарах, жуя бутерброды, поглощая вино, как воду, и пытаясь притиснуть подвернувшихся девчонок. Поплыл тяжелый запах марихуаны.
Пат наблюдала весь этот хоровод словно из‑за стеклянной стены. Глаза ее искали только Мэта, который с веселой, но отстраненной улыбкой переходил от одной группки к другой, с кем‑то просто выпивая бокал вина, с кем‑то вступая в разговоры и споры. На Пат он не глядел, как, впрочем, и остальные гости, за исключением какого‑то похожего на немца, коротко остриженного юноши. Он, вероятно, никак не мог понять, зачем здесь молча сидит эта девушка в столь странном костюме. Но Пат не понимала этого и сама. Ее начинало тяготить это сборище.
— Да, «Пенни Лейн» — это, конечно, воспоминание об английской жизни, но в ней нет того вихря сумасшествия, что в «Строуберри»,
[3] который с каждым припевом все злее… — вещал у окна Юджин.
— Просто это ЛСД, — тихо проговорил Мэт, и Патриция с тоской ощутила на себе его пронзительный быстрый взгляд. — Чтобы получить настоящую музыку. Тогда можно рискнуть сделать все, что хочется, — и сделать.
Как и тогда, на берегу Делаварского залива, при упоминании о наркотике Пат показалось, будто плод в ее утробе, еще не подававший признаков жизни, раскрыл свой маленький ротик в отчаянном крике. Она покачнулась на своих одеялах.
