Действительно, у самой лестницы стоял в распахнутом пальто Стив, одной рукой поддерживая повисшую на нем Джанет, а другой обнимая за плечи похудевшую Жаклин с конвертом на руках.
Увидев Пат, он всем лицом просиял ей навстречу, показывая, что обе руки у него, к сожалению, заняты. — Слава Богу, успели! — выдохнул он, наконец освободив руки и протягивая их к Пат. — Знаешь, мы все равно уже не попадали на Рождество в Штаты, и поэтому я подумал, что самое лучшее будет встретить его здесь, по старинке, правда? — И обезоруживающе улыбнулся.
Но Пат не успела ответить, как снова раздался звонко-торжествующий голос Джанет:
— Конечно, правда!
И Стив снова благодарно прижал к себе тоненькую высокую девочку. Тем временем Пат протянула руки к малышу.
— Дай мне его, Жаклин, и раздевайся же скорей. Заливаясь краской, Жаклин отдала маленький сверток.
«Боже, какой легкий, — подумала Пат. — Джанет была в два раза тяжелей»… Она осторожно приоткрыла кружева, откуда на нее глянуло бледное, но важное личико, смутно напомнившее ей что‑то. Но не успела она додумать, как ее щеки коснулись золотые волосы Джанет.
— А теперь мне, мама, — не терпящим возражений голосом заявила она, — ведь, в конце концов, я его сестра. — И уверенным мягким жестом она взяла ребенка, и Стив только успокаивающе кивнул в ответ на встревоженный жест жены. — Фергус, Фергусхен, — тихонько забормотала она, поднимаясь с ребенком наверх и забыв обо всех остальных. Стив переглянулся с Пат.
— Вот видишь, ей так его не хватало… — тихонько шепнул он.
Пат опустила ресницы.
— Наверное.
Селия и Чарльз, встревоженные столь долгим отсутствием «девочек», уже тоже появились на верхней, окаймленной резными дубовыми балясинами площадке.
— Познакомьтесь, это Жаклин, жена Стива, а это… — Пат указала на Джанет, гордо подходящую к бабушке, — это еще один ваш внук.
И через полчаса все семеро, включая маленького Фергуса, спавшего на руке Стива, снова сидели за столом, который по мере прибавления гостей становился все более торжественным и праздничным. Стоял гомон от множества голосов, говорящих обо всем сразу и все вместе. Даже прозрачно-белое лицо Жаклин порозовело, и Чарльз, с удовольствием истинного ценителя женственности, уже говорил ей, что такого глубинного материнства в современных женщинах и не встретишь. Действительно, в каждом чуть замедленном округлом жесте, в низком грудном голосе, в тяжелой груди и широких покатых бедрах Жаклин звучала воплощенная мечта о ребенке. Пат сидела рядом со Стивом.
— Да, сейчас она просто прелестна в этой спелости. Но, ты сам знаешь, Стиви, я бы так не смогла. Я сделана из другого теста. — Пат усмехнулась и тряхнула головой, отчего по волосам брызнули золотые в свете свечей искры. Только тут Стив заметил узкую седую прядь.
— Тебе было плохо, Пат? — тихо проговорил он ей на ухо.
— Нет, слишком хорошо. Знаешь, от счастья тоже стареешь. — И невольно выдавая свои мысли, спросила, не выдержав: — Так ты узнал что-нибудь о… о том своем сыне?
Стив посмотрел на нее, внезапно до боли напомнив Милоша.
— Еще бы. Но об этом чуть позже.
А праздник разгорался. Уже были произнесены тосты и за Шервудский лес, и за здоровье королевы, и за новорожденного, и за встречу. Пламя свечей, колеблясь, причудливо освещало лица, в счастливом возбуждении все чем‑то похожие друг на друга. Но Стив начал то и дело поглядывать на часы.
— Разве вы куда-то торопитесь? — удивилась Пат.
— Нет. Тороплюсь не я. — И он улыбнулся.
Приближалось одиннадцать часов — время рождественской звезды. Четвертый баронет встал и потребовал внимания, но, как и в прошлый раз, не успел он начать свой тост, как снизу раздался на этот раз тихий неуверенный стук дверного молоточка, который вряд ли был бы услышан, если б на секунду Чарльз не добился всеобщего молчания. Стук повторился, и молчание стало еще внушительней. Первой, конечно, опять не выдержала Джанет.
— Может быть, это усталый путник? — осторожно спросила она, не обращаясь ни к кому в отдельности. — Надо открыть.
— Господи, чем у тебя забита голова! — вздохнула Селия. — Ну, что же, иди открой.
И Джанет убежала. Но на этот раз снизу не донеслось ни звука. Встревоженная Пат уже хотела было спуститься, но Стив мягко остановил ее:
— Не надо. Подожди. — А Жаклин ласково улыбнулась.
И вот минут через пять, когда всеобщее любопытство уже достигло предела, широкие двери зала распахнулись, и в их резном проеме возникла Джанет, держащая за руку высокого черноволосого юношу.
— Это Милош! — торжествующе провозгласила она. — Еще один мой брат. — И, не в состоянии сдерживать больше восторг, завизжала: — Наконец-то старший! Папа, папочка, как здорово! — Бросив оторопевшего Милоша, она кинулась на шею Стиву.
Старики поднялись с мест, Джанет верещала, Жаклин уже шла навстречу юноше, улыбаясь своей тихой приветливой улыбкой, и лишь Пат, чувствуя, как оттаивает внутри тяжелый ледяной камень, лежавший в ее груди после женевского аэропорта, не отрываясь, смотрела на повзрослевшее родное лицо.
— Ты что, Патти! — тронул ее за плечо Стив. — Это и есть Милош, мой сын. Я тогда же, после нашего разговора, позвонил своим в Женеву, и они в двадцать четыре часа нашли мне этого юного сумасброда. А потом еще проще: я позвонил ему, мы по-мужски поговорили, и я взял с него честное слово, что он приедет сюда на Рождество. Правду я говорю, а, Милош?
— Правду, отец. — Он подошел поближе к Стиву, и Пат увидела, какой любовью загорелись черные глаза!
— Милош… — прошептала она и, встав, заставила себя все забыть и обняла его как родного. — Йованка умерла, но теперь у тебя будут две мамы, — шепнула она ему в закрасневшееся опущенное лицо.
— Спасибо… Спасибо за все, — так же тихо ответил он, еще ниже опуская голову.
— Да, сегодня настоящее Рождество, — подытожил Чарльз, пришедший наконец в себя или, по крайней мере, сумевший скрыть смятение под маской подлинно британского спокойствия. — Происходят настоящие чудеса и рождаются не только младенцы. Давайте же выпьем за ту великую и вечную звезду, что собрала нас сегодня под одной крышей…
— Подожди, папа, — остановила его Пат. — Прежде чем зажжется эта звезда, я хочу, чтобы вы послушали одну песню, которая тоже сыграла немалую роль в том, что мы все сегодня вместе.
В наступившей тишине она медленно прошла к старенькому проигрывателю, сохранившемуся в доме еще со времен ее юности, и бережно поставила маленькую «сорокопятку». И через хрипы и шуршание в старинный зал прорвался бездонный ночной голос:
Веры поверенная высь,
Недоступности одинокий серп,
Невозвратности спутанное руно,
Яблоко утонувшей мечты.
Заклинаю вас заклинанием высшего рубежа,
Заклинаю вас растворением окон в берлогу сна,
Заклинаю вас состоянием целого из частей,
Заклинаю,
Вернитесь.
Многоликость свою явите мне
В лике одном.
Осените меня ликованием древней лани моей,
Опьяните меня любованием лунного колеса,
Одарите любовью.
Ясности да обретающим будь,
Верности да охраняющим стань,
Мудрости недоступным столбом
Разум мой взвей.
Я иду к тебе, кошка души моей.
Я иду к тебе, сила ступней моих.
Я иду к тебе, воля полей и лесов,
Я иду.
Да не остудится пламя веры моей,
Да не оступится праведность ног моих,
Да нс вырвут черви сомнений меня из тебя,
Золотые лучи очей твоих
Да не солгут.
Не покидай меня, радость весны моей,
Не забывай меня, любовь моя,
Вознеси из далей далеких розу сна
И помести в мою пустоту
На все века.
