– А, значит, я не успел с вами познакомиться, – добродушно произнес я, жалея бедного старика, поскольку заметил, как у него дрожали губы и каким надломленным он выглядел. – Выходит, вы знали покойного молодого графа с самого детства?
– Да, ваше сиятельство, – И он с встревоженным любопытством посмотрел на меня слезящимися глазами.
– Вы любили его? – сдержанно спросил я, смущенно глядя на него.
– Ваше сиятельство, я никогда не желал бы лучшего хозяина. Он был сама доброта – великодушный, красивый и щедрый человек, да хранят его душу святые угодники! Хотя иногда мне не верится, что он умер. Когда я услышал об этом, мое старое сердце чуть не разорвалось. С того дня все во мне навсегда изменилось – вот хозяйка вам скажет, она часто бывает мною недовольна. – Он с тоской поглядел на нее, и в его неуверенном голосе послышались просительные нотки.
Моя жена нахмурила тонкие брови, что я когда-то считал признаком легкого мимолетного раздражения, а теперь воспринимал как проявление ее характера.
– Да, и вправду, Джакомо, – произнесла она резким тоном, совершенно не вязавшимся с ее мелодичным голосом. – Вы становитесь таким забывчивым, что это положительно меня раздражает. Вы знаете, что мне приходится по нескольку раз повторять вам одно и то же. А ведь одного указания вам должно быть вполне достаточно.
Джакомо озабоченно провел рукой по лбу, вздохнул и промолчал. Затем, словно вспомнив о своих обязанностях, подлил мне вина и, шагнув в сторону, занял прежнее место у меня за спиной.
Разговор перешел на общие и отвлеченные темы. Я знал, что моя жена – прекрасный собеседник, но в тот вечер она превзошла саму себя. Она решила поразить и очаровать меня, я это сразу заметил, и не жалела сил для достижения своей цели. Остроумные реплики, меткие словечки, приправленные острой иронией, хорошо и живо рассказанные веселые истории – все это непринужденно слетало с ее губ, так что, хоть я и хорошо ее знал, она почти поразила меня широтой кругозора и изяществом речи.
Однако в женщине подобный дар вести беседу зачастую вводит в заблуждение слушателя, поскольку он редко является результатом работы мысли, а еще реже – свидетельством ее умственных способностей. Речь женщины напоминает журчание ручейка – приятное, но без глубины. Ее осведомленность обычно самого поверхностного свойства. Она лишь снимает сливки с каждой новости и подает их вам на свой лад, мало заботясь о том, правда это или нет. И чем живее она говорит, тем более вероятно, что в глубине души она двулична и хладнокровна, поскольку сама сила ее остроумия склонна пагубно влиять на более тонкие струны ее души и черты ее характера. Покажите мне красивую женщину, известную написанием эпиграмм или упражняющуюся в сатире, и я покажу вам существо, чья жизнь есть маскарад, полный тщеславия, чувственности и гордыни. Женившийся на такой особе мужчина должен смириться со вторыми ролями в доме и прожить свою жизнь как муж-подкаблучник, со всем возможным смирением, на которое он только способен.
Ответьте мне, исстрадавшиеся мужья «светских женщин»: что бы вы не отдали за то, чтобы вновь обрести свободу и самоуважение? За то, чтобы с поднятой головой ходить перед своими же слугами? За то, чтобы отдавать приказы без опаски, что их тотчас же отменят? Ах, бедные мои друзья! Ни за какие миллионы вам не купить подобных радостей. Пока ваши очаровательные вторые половины будут, как жена цезаря, оставаться «вне подозрений» (а они обычно искусно вами управляют), ровно столько же вы будете танцевать перед ними, словно добродушные неуклюжие медведи, коими вы и являетесь, лишь иногда давая себе волю и выражая свои чувства рычанием, которое в лучшем случае вызовет лишь насмешки.
Моя жена оказалась абсолютно земной женщиной. Я никогда не видел столь явных и ярких проявлений ее характера, как теперь, когда она прилагала все силы к тому, чтобы увлечь и очаровать меня. Я считал ее возвышенной, чистой, ангельской натурой! Но уж если кто и был ангелом, то только не она! Когда она заговорила, я тут же заметил, как изменилось лицо Феррари. Он сделался более молчаливым и угрюмым, в то время как она все сильнее блистала красноречием и радушием. Я ничем не выдал, что увидел его нараставшую скованность, и продолжал вовлекать его в разговор, заставляя высказывать свое мнение о различных предметах, связанных с искусством, в котором он якобы бы сведущ. Он отвечал с огромной неохотой, и когда ему приходилось говорить, его слова звучали резко и даже раздраженно, причем настолько, что моя жена со смехом попеняла ему за это.
– Вы положительно несносны, Гвидо! – воскликнула она. Потом, осознав, что назвала его по имени, повернулась ко мне и добавила: – Дома я всегда называю его Гвидо, вы же знаете, что он мне как брат.
Он посмотрел на нее, и глаза его угрожающе вспыхнули, однако он промолчал. Нине явно было приятно видеть его в расстроенных чувствах, ей доставляло удовольствие уязвлять его гордость, и, когда он пристально взглянул на нее со смесью укора и удивления, она весело рассмеялась. Затем, встав из-за стола, с кокетливой любезностью обратилась к нам.
– Я оставлю вас, господа, допивать вино, – сказала она. – Я знаю, что мужчины обожают обсуждать разные скандалы, а для этого их нужно оставить одних. Вы же потом присоединитесь ко мне на веранде? Кофе подадут туда.
Я поспешил открыть ей дверь, когда она с улыбкой выходила из столовой, и, вернувшись к столу, налил еще вина себе и Феррари, который сидел, угрюмо рассматривая свое отражение в широком сверкающем ободке серебряного блюда для фруктов. Дворецкий Джакомо давно вышел из комнаты, мы остались совершенно одни. Пару секунд я обдумывал свой план, игра завязывалась интересная, как шахматная задача. С расчетливостью осторожного игрока я сделал следующий ход.
– Прекрасная женщина, – задумчиво пробормотал я, потягивая вино, – и к тому же умная. Восхищаюсь вашим вкусом, синьор!
Он резко вздрогнул.
– Что… Что вы имеете в виду? – со сдерживаемой яростью спросил он.
Я разгладил усы и добродушно улыбнулся.
– Ах, молодая кровь, молодая кровь! – вздохнул я, покачав головой. – Она свое возьмет! Зачем стыдиться своих чувств, мой дорогой? Я от всей души вам симпатизирую, и если дама не оценила внимания столь пылкого и учтивого поклонника, тогда она и вправду небольшого ума! Не каждой женщине выпадает такая возможность обрести счастье.
– Вы считаете… вы полагаете… что я…
– Что вы в нее влюблены? – сдержанно закончил я. – Ну, разумеется! А почему бы и нет? Ведь так и должно быть. Даже покойный граф не желал бы для своей вдовы лучшей доли, чем стать женой своего самого близкого друга. Позвольте выпить за ваше здоровье! Удачи вам в любви!
Закончив говорить, я осушил свой бокал. Несчастный глупец! Он был полностью обезоружен, его подозрения относительно меня растаяли, как дымка под лучами утреннего солнца. Лицо его просияло, он схватил меня за руку и с силой пожал ее.
– Простите меня, граф! – с искренним раскаянием произнес он. – Боюсь, что повел себя грубо и неучтиво. Ваши добрые слова вернули меня на путь истинный. Вы считаете меня ревнивым безумцем, но я действительно решил, что вы почувствовали к ней симпатию, и я (прошу меня простить!) уже подумывал… убить вас!
