– Вы боитесь это благородное животное, синьора? – спросил я, внимательно глядя на нее. Она делано рассмеялась.
– О нет! Но Уивис обычно стесняется незнакомых людей, и я никогда не видела, чтобы он столь восторженно приветствовал кого-то, кроме моего покойного мужа. Это очень странно!
Феррари, судя по его лицу, был с ней согласен и, похоже, неприятно озадачен подобным обстоятельством.
– Вот что еще странно, – заметил он. – Уивис вдруг совершенно забыл обо мне. А ведь он всегда меня облаивает, когда я прохожу мимо.
Услышав его голос, пес и вправду тревожно зарычал, но прикосновение моей руки тотчас его успокоило. Демонстративная враждебность пса по отношению к Феррари удивила меня: это было что-то новое, поскольку до моих похорон он относился к нему совершенно дружелюбно.
– В свое время мне довелось много работать с собаками, – произнес я невозмутимым тоном. – Их чутье показалось мне поразительным: они, похоже, почти всегда тотчас же распознают, кто их друг. Этот ваш Уивис, графиня, явно понял, что у меня много друзей среди его собратьев, так что в его отношении ко мне нет ничего странного.
Намеренная отчужденность, с которой я говорил, и проявление бурного восторга Уивиса по отношению ко мне постепенно успокоили обоих предателей, поскольку после небольшой паузы инцидент был исчерпан и наш разговор продолжился в ровной и непринужденной манере. Однако перед уходом я предложил посадить пса на цепь.
– Поскольку, если это сделаю я, – добавил я, – то гарантирую, что он своим воем не нарушит ваш ночной покой.
Мое предложение одобрили, и Феррари повел меня показать место, где стояла конура. Я посадил Уивиса на цепь и ласково его погладил. Пес, похоже, все понял и покорился своей участи, безропотно улегшись на соломенную подстилку и лишь умоляюще взглянув на меня умными глазами, когда я повернулся и пошел прочь.
Прощаясь с Ниной, я вежливо, но твердо отказался от предложения Феррари проводить меня до гостиницы.
– Обожаю бродить один под луной, – пояснил я. – Позвольте мне и на этот раз последовать своей привычке.
После добродушных препираний они уступили моему желанию. Я равнодушно пожелал им обоим спокойной ночи, низко склонился к руке жены и довольно холодно – видит Бог – ее поцеловал, однако этого оказалось достаточно, чтобы она зарделась от удовольствия. Феррари лично проводил меня до ворот и убедился, что я вышел на дорогу. Пока он смотрел мне вслед, я медленно и задумчиво шагал в сторону города, но, как только лязгнули запираемые им ворота, я осторожными бесшумными шагами вернулся обратно.
Обогнув главный вход, я проскользнул к западному краю владения, где находились густые заросли лавра, тянувшиеся почти до самой веранды, откуда я только что ушел. Зайдя в них и осторожно раздвигая в стороны ветви, я пробирался вперед и вскоре оказался в точке, откуда мог хорошо видеть веранду и слышать все, о чем там говорилось. Гвидо сидел в низеньком кресле, с которого я совсем недавно поднялся, откинув голову на грудь моей жены. Она вытянула руку, обняв его за шею, и приникла головой к его лицу. Так, полуобнявшись, они некоторое время просидели в полном молчании. Вдруг Феррари заговорил:
– Какая же ты жестокая, Нина! Ты и вправду заставила меня думать, будто очарована этим богатым стариком графом.
Она рассмеялась.
– А вот и очарована! Он был бы настоящим красавцем, если бы не эти жуткие очки. А его драгоценности – просто прелесть. Хотелось бы от него еще получить!
– А если бы он тебе их предложил, ты бы им заинтересовалась, Нина? – ревниво спросил он. – Конечно же нет. К тому же ты понятия не имеешь, насколько он тщеславен. Он сказал, что никогда не окажет женщине знаков внимания, пока она первая ему это не сделает. И что ты об этом думаешь?
Она снова рассмеялась, более игриво, чем раньше.
– Что думаю? Ну, что он – большой оригинал, и к тому же очаровательный! Зайдешь в дом, Гвидо?
Феррари встал, выпрямился и подхватил ее на руки едва не вместе со стулом.
– Да, зайду, – ответил он, – и получу сотню поцелуев за каждый взгляд и улыбку, которыми ты удостоила графа! Маленькая кокетка! Ты бы и с родным дедом флиртовала!
Нина с вызывающей нежностью прижалась к нему, поигрывая цветком у него в петлице, а потом с каким-то страхом в голосе произнесла:
– Скажи, Гвидо, а ты не думаешь, что он немного похож… похож на Фабио? Разве в его поведении нет чего-то такого, что кажется знакомым?
– Признаюсь, мне так показалось пару раз, – задумчиво ответил Феррари. – Какое-то странное сходство присутствует. Однако что с того? Многие люди почти что копии друг друга. Но вот что я тебе скажу. Я почти уверен, что он – какой-то давно забытый дальний родственник вашего семейства. Дядя Фабио, насколько нам известно, не хочет распространяться о своем родстве. Полагаю, он довольно милый старик, и, разумеется, богат как Крез и может оказаться нам обоим очень полезным другом. Пойдем, моя женушка, пора уже и отдыхать.
И они скрылись в доме, затворив за собой ставни. Я тотчас покинул свое укрытие и направился в Неаполь. Я был доволен, что они ничего не заподозрили. В конце концов, с моей стороны было бы глупо полагать, что они могли что-то заметить, поскольку в подавляющем большинстве людям несвойственно думать, что похороненный мертвец способен воскреснуть. Я полностью управлял игрой и решил закончить ее как можно скорее.
Глава 16
Время бежало быстро, пролетел месяц, потом полтора, и за этот короткий период я стал в Неаполе очень важной персоной – из-за моего богатства и образа жизни. Ни одно из многочисленных светских семейств, жаждавших знакомства со мной, не волновало, обладаю ли я умом или какими-то особыми личными качествами. Они вполне довольствовались тем, что я держал коляску и пару лошадей – элегантный дорогой экипаж, отделанный атласом и запряженный двумя арабскими кобылами цвета отполированного черного дерева. Притягательность моей дружбы определялась роскошью моей ложи в театре и изяществом отделки моей яхты, быстрого и юркого судна с превосходной обстановкой. На ней имелся небольшой струнный оркестр, исполнявший дивную музыку, когда луна изливала рожок серебристого сияния на игривые волны. Через некоторое время я знал всех, кто имел в Неаполе хоть какой-то вес, мое имя было везде на слуху, о моих передвижениях писали газетные колонки светской хроники, рассказы о моей невиданной щедрости передавались из уст в уста, а сплетни о моем неслыханном богатстве восторженным шепотом рассказывались на каждом углу и во всех кафе. Торговцы подстерегали моего молчаливого камердинера Винченцо и совали ему подношения в надежде, что он направит меня к ним. Эти «чаевые» он клал себе в карман со своей привычной сдержанностью, однако ему всегда хватало честности рассказать о них мне. Он без обиняков сообщал мне имя и адрес того или иного искусителя его верности, каждый раз добавляя:
– Хорош или плох товар у этого пройдохи – ведомо одной лишь Мадонне, но он и вправду дал мне тридцать франков, чтобы заручиться расположением вашего сиятельства. Хотя и за такие деньги я бы его не порекомендовал, если ваше сиятельство знает более честного человека.
