– Я тоже! – надменно произнес герцог.
– И я! – добавил Манчини.
– Разумеется, – произнес Лучиано Салустри, – Феррари должен публично извиниться.
Наступило молчание. Все с нетерпением глядели на Феррари. Внезапная ссора протрезвила всех собравшихся лучше холодного душа. Лицо Феррари становилось все бледнее, пока губы его не приобрели жуткий синеватый оттенок. Он рассмеялся с горькой иронией. Затем медленно подошел ко мне, посмотрел на меня горевшими жаждой мести глазами и медленно, тихо произнес:
– Вы это говорите… Вы говорите, что она меня никогда не любила… Вы! И я должен перед вами извиняться! Вор, трус, предатель – вот мои извинения! – И он с такой силой дал мне пощечину, что кольцо с бриллиантом у него на пальце (мое кольцо) до крови поранило мне щеку.
Все возмущенно вскрикнули. Я повернулся к маркизу Давенкуру.
– На это может быть только один ответ, – равнодушно и холодно произнес я. – Синьор Феррари сам для себя все решил. Маркиз, окажете мне честь все устроить?
Маркиз поклонился.
– Почту за счастье!
Феррари злобно огляделся по сторонам и спросил:
– Фречча, будете моим секундантом?
Капитан Фречча пожал плечами.
– Покорнейше прошу меня извинить, – ответил он. – Совесть не позволяет мне выступить на стороне столь неправого дела, каковым является ваше, синьор. Я с удовольствием составлю пару Давенкуру за графа, если позволите.
Маркиз радушно принял его слова, и они начали деловой разговор. Затем Феррари обратился с такой же просьбой к своему бывшему другу де Амалю, который также отказался быть его секундантом, как и остальные собравшиеся. Он со злобным и уязвленным видом прикусил губу и, похоже, не знал, что же делать дальше, когда маркиз с холодной учтивостью подошел к нему и шепотом вроде бы высказал несколько предложений, поскольку после недолгого разговора Феррари резко повернулся и внезапно вышел из комнаты, не проронив ни слова и ни на кого не взглянув.
В тот же миг я тронул за рукав Винченцо, который, подчиняясь моим приказам, оставался бесстрастным, но явно пораженным зрителем всего происходившего, и прошептал:
– Проследите за этим человеком, но так, чтобы он вас не заметил.
Мой камердинер так быстро ринулся исполнять распоряжение, что едва за Феррари закрылась дверь, как он тоже исчез. Ко мне подошел маркиз Давенкур.
– Ваш противник отправился искать двух секундантов, – сказал он. – Как сами видите, ни один из нас не захотел и не смог поддержать его. Чрезвычайно неприятное дело.
– Чрезвычайно неприятное, – отозвался де Амаль, который, хоть в нем и не участвовал, похоже, получал от него огромное удовольствие.
– Со своей стороны, – произнес герцог де Марина, – я удивляюсь тому, насколько наш благородный друг снисходителен к этому молодому щенку. Его тщеславие положительно невыносимо!
Остальные ответили похожими замечаниями и с явным жаром пытались показать, что они всецело на моей стороне. Однако я продолжал молчать, чтобы никто не заметил, как я доволен успехом своего плана. Маркиз снова обратился ко мне:
– Пока мы ждем здесь двух секундантов, – сказал он, взглянув на часы, – мы с Фречча обдумали некоторые предварительные условия. Сейчас около полуночи. Мы предлагаем провести дуэль ровно в шесть утра. Это вас устроит?
Я поклонился.
– Как оскорбленная сторона, вы имеете право выбрать оружие. Скажем…
– Пистолеты, – коротко ответил я.
– Прекрасно! Тогда, полагаю, местом можно выбрать поляну за холмом слева от Каза-Гирланде, между ним и виллой Романи. Это тихое и уединенное место, и можно не бояться, что там нам помешают.
Я снова поклонился.
– Тогда решено, – довольным тоном продолжал маркиз. – В шесть утра, оружие – пистолеты, число шагов определим, когда прибудут секунданты противной стороны.
Я выразил полное удовлетворение этими условиями и пожал руку своему любезному помощнику. Затем оглядел остальных собравшихся и улыбнулся, заметив озабоченность на их лицах.
– Господа, – произнес я, – наш праздник прервался самым неприятным образом, о чем я сожалею, и мне особенно жаль, что я вынужден с вами расстаться. Примите мою благодарность за ваше общество, а также за проявленную ко мне дружескую поддержку! Полагаю, что не в последний раз имею честь принимать вас, но если и в последний, то и в ином мире я сохраню о вас самые теплые воспоминания! Если же, напротив, мне суждено уцелеть в утренней схватке, надеюсь увидеть всех вас у меня на свадьбе, когда ничто не сможет омрачить нашего веселья. Засим – спокойной ночи!
Гости обступили меня, тепло пожимая мне руку и заверяя в полной своей поддержке. Особую сердечность выказывал герцог, давая мне понять, что, если бы другие не смогли мне помочь, он сам, несмотря на свое положение и миролюбивый характер, вызвался бы стать моим секундантом. Наконец я ускользнул от них и оказался в тиши своих апартаментов. Там я больше часа просидел в одиночестве, ожидая возвращения Винченцо, которого отправил проследить за Феррари. Я слышал шаги расходившихся гостей, по двое и трое покидавших гостиницу, уловил спокойные голоса маркиза и капитана Фречча, велевших подать им горячий кофе в отдельный кабинет, где они решили дожидаться секундантов. Потом до меня донеслись слова возбужденно переговаривавшихся между собой официантов, с жаром обсуждавших случившееся, пока они убирали с великолепного стола, за которым сидела смерть, хоть этого не знал никто, кроме меня.
Тринадцать человек за столом! Один предатель, и один должен умереть. Я знал, кто именно. Ум мой не терзался тяжкими предчувствиями относительно неизвестного результата предстоящей схватки. Я не должен был погибнуть, мое время еще не настало – в этом я не сомневался! Нет! Все судьбоносные силы вселенной помогут мне оставаться в живых, пока не свершится мое отмщение. О, какое горькое и беспросветное отчаяние в эти минуты, должно быть, одолевает сердце Феррари, думал я. Какое было у него лицо, когда я сказал, что она его никогда не любила! Бедняга! Я жалел его, хоть и радовался его страданиям. Теперь он страдал, как когда-то я, теперь его одурачили, как когда-то меня, и каждое содрогание его перекошенного лица и мучимого болью тела доставляло мне удовольствие! Теперь каждое мгновение его жизни жалило его. Что же! Скоро все закончится – по крайней мере, до этого предела я был милосерден.
Я достал ручки и бумагу и стал писать последние распоряжения на тот случай, если дуэль окажется для меня роковой. Я старался быть кратким, поскольку знал, что они не понадобятся. И все же ради проформы я их написал, запечатал конверт и адресовал его герцогу Марину. Потом взглянул на часы – второй час ночи, а Винченцо еще не вернулся. Я подошел к окну и, отдернув штору, посмотрел на открывшийся мне дивный вид. Ярко светившая луна по-прежнему висела высоко в небе, и ее отражение делало воды залива похожими на кольчугу воина, сотканную из тысяч сверкающих звеньев отполированной стали. Тут и там с мачт стоявших на якоре бригов и рыбацких шхун поблескивали редкие красные и зеленые огоньки, горевшие тускло, словно упавшие и догорающие звезды. Повсюду царила тяжелая, какая-то сверхъестественная тишина, она давила на меня, и я распахнул окно, чтобы глотнуть свежего воздуха. Вдруг послышался негромкий перезвон колоколов. Люди разгуливали по улице, иногда останавливаясь, чтобы обменяться теплыми поздравлениями. Со щемящей болью в сердце я вспомнил, какой сегодня день. Ночь кончилась, хоть рассвет еще и не забрезжил… Наступило рождественское утро!
