– Да, синьор. Мама ждет меня, чтобы я помогла ей готовить ужин вашему сиятельству.
Я подошел и взял ее за руку, в которой она держала четки.
– Что?! – шутливо воскликнул я. – Вы по-прежнему трудитесь не покладая рук, хоть сбор яблок и закончился?
Она звонко и мелодично рассмеялась.
– Ой, я люблю работать. Это поднимает настроение. Люди становятся такими злыми, когда им нечем занять руки. А многие из-за этого еще и болеют. Да, верно! – И она многозначительно закивала головой. – Так часто случается. Старый Пьетро, сапожник, совсем слег, когда стало некому чинить башмаки. Да, он даже за священником послал и сказал, что умрет. И дело тут не в деньгах – денег у него много, он человек небедный, – а в том, что стало нечего делать. И вот мы с мамой нашли какие-то дырявые башмаки и отнесли ему. Он сел на кровати и принялся их чинить и сейчас здоров, как раньше! Мы всегда следим, чтобы он не сидел без работы. – Она снова рассмеялась, а потом, серьезно покачав головой с блестящими волосами, добавила: – Да-да! Без работы жить нельзя. Мама говорит, что добропорядочные женщины никогда не устают, а ленятся только плохие люди. И это напоминает мне, что надо побыстрее возвращаться и приготовить вашему сиятельству кофе.
– Так это вы мне кофе варите, дитя мое? – спросил я. – А разве Винченцо вам не помогает?
На ее милых щечках выступил едва заметный румянец.
– Ой, Винченцо очень хороший, – застенчиво ответила она, опустив взгляд. – Он из тех, кого называют хорошим другом. Он и вправду такой! Но он часто радуется, что я и ему варю кофе. Ему это так нравится! Он говорит, что у меня хорошо получается! Но, возможно, ваше сиятельство предпочитает, чтобы кофе готовил Винченцо?
Я рассмеялся. Она была такой наивной, поглощенной своими маленькими обязанностями – совсем еще ребенок.
– Нет, Лилла, я рад, что вы что-то делаете для меня. И теперь стану радоваться еще больше, зная, какие руки для меня потрудились. Но вам не стоит баловать Винченцо: он зазнается, если вы слишком часто будете варить ему кофе.
Лилла удивилась. Она явно меня не поняла. Скорее всего, в ее представлении Винченцо был всего лишь добродушным молодым человеком, приходившим в восторг от ее способностей хозяйки. Смею предположить, что она не видела в нем мужчину. Некоторое время она размышляла над моими словами, словно разгадывала головоломку, потом бросила это безнадежное занятие и легонько тряхнула головой, будто отгоняя скучные мысли.
– Ваше сиятельство желает посмотреть на Пяту Ангела? – весело спросила она, собравшись уходить.
Я никогда не слышал об этом месте и спросил, что она имеет в виду.
– Это недалеко отсюда, – объяснила девушка. – Я об этом вам и говорила. Чуть выше по склону холма вы увидите плоский серый камень, покрытый синими горечавками. Никто не знает, как они растут там, но цветут они и летом и зимой. Говорят, что один из архангелов раз в месяц в полночь спускается туда, чтобы благословить Монтеверджине, и стоит на том камне. И, конечно же, везде, где ступают ангелы, растут цветы, и ни одна буря их не уничтожит, даже лавина. Вот почему люди зовут это место Пятой Ангела. Вам там понравится, ваше сиятельство, но идти туда минут десять. – И она ушла, улыбаясь так приветливо и мило, как цветок улыбается ветру, то припрыгивая, то пускаясь в пляс, когда сбегала вниз по холму, распевая от счастья и чистоты сердца.
Ее звонкий, как у жаворонка, голосок взмывал туда, где стоял я, грустно глядя ей вслед, пока она не скрылась из виду. Теплое полуденное солнце весело играло в ее каштановых волосах, окрашивая их золотисто-бронзовым сиянием, ласкало ее белую шею и руки, оттеняло алый корсаж, когда она спускалась по заросшему травой склону и, наконец, пропала среди густой листвы окружавших холм деревьев.
Глава 29
Тяжело вздохнув, я продолжил прогулку. Я понял, чего лишился. Это прекрасное дитя с ее простым, бесхитростным характером – почему я не встретил кого-то вроде нее и не женился на ней, а не на этой мерзкой твари, которая опустошила мне душу? Ответ нашелся быстро. Даже если бы я ее и увидел, когда был свободен, сомневаюсь, что смог бы оценить ее по достоинству. Мы, люди света, которым нужно поддерживать свое положение, не обращаем внимания на женщин крестьянского сословия. Мы должны жениться на так называемых «благородных», образованных барышнях, которые так же сведущи в правилах света, как и мы, если не больше. Поэтому нам достаются Клеопатры, Дюбарри и Помпадур, в то время как неиспорченные девушки вроде Лиллы слишком часто становятся рабочими лошадками в хозяйствах обычных мастеровых или поденщиков, проводят свою жизнь в повседневном тяжелом труде, зачастую не видя и не стремясь увидеть ничего за пределами хижины в горах, кухни в сельском доме или крытого лотка на рынке. Конечно, наш мир несовершенен – в нем слишком много неправильного. Судьба преподносит нам ненужные уловки и фокусы, и все мы – сплошь слепые безумцы, не знающие, куда движемся изо дня в день! Мне говорят, что верить в дьявола уже немодно, – но до моды мне нет никакого дела! Дьявол существует, я уверен, и он по какой-то необъяснимой причине причастен к судьбам нашей планеты. Дьявол, наслаждающийся издевательствами над нами от колыбели до могилы. И, вероятно, мы ни в чем так безнадежно и безгранично не одурачены им, как в нашей семейной жизни!
Погруженный в свои мысли, я едва замечал, куда иду, пока вспыхнувшее сияние синих цветов не напомнило мне о цели моей прогулки. Я дошел до Пяты Ангела. Она представляла собой, как и сказала Лилла, плоский камень, почти голый, за исключением выпуклости, густо поросшей горечавками, которые редко встречаются в этой части Италии. Так, значит, здесь сказочный ангел прервал свой полет, чтобы благословить священную обитель Монтеверджине! Я остановился и огляделся. Вид отсюда и впрямь открывался великолепный. От зеленевшей внизу впадины долины поднимались пологие холмы, словно ровно катящиеся волны, пока их изумрудная зелень не сливалась с густыми лиловыми тенями и высокими вершинами Апеннин. У моих ног лежал городок Авеллино, небольшой, но четко очерченный, словно миниатюра на фарфоре, а чуть дальше надо мной виднелась серая громада самой Монтеверджине, грустно и одиноко возвышавшаяся посреди великолепия окружавшего ее пейзажа.
Я присел отдохнуть – не как самозванец на украшенный цветами ангельский трон, а на соседний, поросший травой бугорок. И тут вспомнил о пакете, полученном нынче утром из Неаполя. Мне очень хотелось его вскрыть, но я отчего-то не решался. Его прислал мне маркиз Давенкур вместе с учтивым письмом, в котором сообщалось, что тело Феррари тайно похоронили с соблюдением всех обрядов на кладбище «рядом с родовым склепом семейства Романи».
Поскольку, – писал Давенкур, – из всего, что нам известно, следует, что таково, похоже, было его собственное пожелание. Как выяснилось, он приходился кем-то вроде названого брата недавно скончавшемуся графу, и, узнав об этом обстоятельстве, мы похоронили его согласно соображениям, которые он бы, несомненно, высказал, если бы перед поединком предполагал возможность своей гибели.
