Неприятные ощущения исчезли, словно я опрокинула карточный домик. Страшно, с какой легкостью он контролирует чужие эмоции. Фарран горько улыбается и вздыхает.
– Изначально у Каллахана в рукаве были припрятаны и другие козыри, с помощью которых он собирался настроить вас друг против друга. Подумай! Что случилось в канун Нового года, когда ты обвиняла Эйдана в наших манипуляциях?
В желудке появляются дикие спазмы, когда я предвкушаю всю горечь правды.
– Не Эйдан, а Каллахан выстрелил Джареду в живот?
– Заметки, – указывает он на блокнот, лежащий на полу рядом со мной, – действительно удивительны. Они доказывают, что твои воспоминания продолжают существовать в подсознании, проникая сквозь сны, мы смогли изменить лишь то, что плавает на поверхности. Джеймс и я никогда не видели последствий наших манипуляций. Твои чувства невероятно сильны, поэтому и опасны.
– Эйдан невиновен, – бормочу я, игнорируя его слова. Раздражение внутри меня настолько сильно, что я изо всех сил стараюсь не вскочить и не побежать к нему.
Помоги Эйдану. Все равно как. Что бы ты ни обещала Фаррану за это. Не позволяй ему убить тебя. Сражайся!
Я сосредотачиваюсь на глубоком вдохе и выдохе, скрывая тот возмутительный факт, что мой наставник манипулировал моими мыслями, не спрашивая разрешения, поддался на провокации Каллахана и скрыл его преступления, и вместо этого отчаянно пытаюсь сосредоточиться на добрых намерениях Фаррана.
Он должен чувствовать, что ты серьезна. Не пытайся лгать ему.
– Вы вообще осознаете, что сделали, пытаясь оказать помощь мне и отцу? Чувство вины и ненависти к вам почти сводили меня с ума и влияли на телекинез. В начале года я столкнулась с Яном в столовой и чуть не швырнула в него ножом. И, к сожалению, он был не единственным учеником среди воронов, который издевался надо мной и находился под угрозой удара телекинеза, вышедшего из-под контроля. В январе я заставила вашего охранника Джейми пообещать застрелить меня, если сойду с ума в Sensus Corvi. Без каких-либо сомнений.
– О чем ты? – Глаза Фаррана расширяются. Он крепко хватает меня за плечи. – Почему ты молчала до сих пор?
– Я боялась, что вы потеряете авторитет, если продолжите защищать меня, предательницу. Вам следовало рассказать правду! Все, все происходило бы иначе! Зачем вы врали? Чтобы утаить, что Каллахан убил Джареда? Это действительно так важно для вас?
Ему требуется много времени, чтобы дать ответ. Покалывание в голове, Фарран проникает в мои мысли и считывает эмоции, крепко держа за плечи, словно собирается помешать побегу. Как будто у меня есть шанс вырваться из его лап.
– Нет. Больше нет, Эмма, я спрашиваю тебя в последний раз, – он наконец отпускает меня, вытирая слезу со щеки, – ты готова стать моей наследницей? Никто в мире не значит для меня больше. Но я должен убедиться, что ты на моей стороне. Правда о случившемся в канун Нового года теперь раскрыта, но в моем прошлом могут быть и другие вещи, которые тебе не понравятся. Вещи, которые осознаешь только тогда, когда вырастешь, наберешься опыта. Ты клянешься, что будешь верна своему решению, что бы ни ответила мне, что бы ни случилось?
Я прислушиваюсь к внутреннему голосу.
Там, где бушевала чернота моей ненависти к нему, сейчас пульсирует маленькое темное пятнышко. Оно должно раствориться, чтобы я могла начать новую жизнь с Эйданом.
– Обещание не покидать вас, данное мной в больнице, все еще в силе. Сделайте меня наследницей. Но если хотите, чтобы я дала такую клятву, убедитесь, что, если передумаете, передадите это право в любое время, если найдете кого-то, более подходящего. Потому что я не уверена, что чувства, которые вы испытывали к папе, не ослепили вас и моя кандидатура является достойной лидера воронов.
Красочные силуэты света скользят по его фигуре, и на его лице появляется теплая, расслабленная улыбка.
– Отец гордился бы тобой.
Якоб
Проклятый дар
Сияние от фонарика Якоба скользит по красочным подушкам с вышитой картой Центрального парка, бирюзовым галстукам, различным стеклянным шарам с цветами и птицами внутри, кофейным кружкам, которые всегда можно найти в сувенирных магазинах.
Мучительный стон слева указывает ему дорогу. Якоб обходит вокруг кассовую стойку. Филлис сидит на корточках рядом с боссом, лежащим на полу. Его взгляд сразу падает на ногу. Давящая повязка, которую Филлис наложила примерно на десять сантиметров выше правого колена Монтгомери вместе с компрессом и, по-видимому, шелковым шарфом из магазина в Центральном парке, стали такими же красными, как пол под коленом. Но не только серьезное огнестрельное ранение заставляет Якоба жадно ловить ртом воздух и выдавить на гаэльском языке несколько ругательств. Лицо Ричарда изуродовано, словно его тащили по земле головой вниз. Раны особенно глубоки в области нежной кожи век, по его бледным щекам течет слезная жидкость и смешивается с кровью, на лице набухают алые узоры. Его глаза смотрят вдаль, по коже проходят судороги боли, грудь поднимается и опускается в рваном, беспокойном ритме.
– Кто это сделал? – Якоб опускается на колени рядом с мантиком. Даже если он понимает его, все равно никак не реагирует. Филлис называет имя, и горький, быстрый тон ее голоса такой же жестокий, как и сами слова:
– Ричард Монтгомери.
– Что? Он навредил себе?..
Глаза Якоба скользят по рукам Ричарда, и только теперь он понимает, что они привязаны к полке вторым шелковым шарфом. Филлис, должно быть, приняла необходимые меры, чтобы защитить его от самого себя.
– Где ты пропадал столько времени? – Каждое ее слово – пощечина. – Мы звонили. Несколько раз.
Ему нечего ответить. У него нет другого объяснения, кроме того, что он был упрямым ослом, не желающим упускать из виду дочь.
– Штайн мог бы быть жив! – шипит Филлис гораздо громче. На ее щеках расцветают красные пятна. – Ах, подождите-ка. Его смерть должна была прийтись тебе по нраву после того, как ты безрезультатно преследовал его десятилетиями!
Слова Фил должны причинять ему боль. Но все, о чем думает Якоб, – это почему, черт возьми, Ричард поцарапал себе лицо, оставив кучу кровавых отметин? Штайн был его лучшим бойцом и, конечно, очень хорошим другом. Но все же он уже потерял многих близких и продолжал двигаться дальше. Даже после смерти Рины.
Просто взгляни на раны вокруг глаз! Его дар! Должно быть, он предвидел определенные события, которые невозможно изменить.
Холодная дрожь бежит по его шее.
– Ты вообще меня слушаешь? – Фарфоровые чашки сотрясаются на полке над ними.
Якоб умиротворенно поднимает правую руку.
– Если ты хочешь подраться сейчас, давай. Но, может быть, нам следует сначала подумать о том, как вывести его из этого состояния. И прежде всего, кто способен оказать ему необходимую помощь? Фарран наверняка контролирует все больницы вокруг Центрального парка.
