Но есть у Светы тайна: она до смерти хочет забить на свою гребаную работу, выйти из своей гробницы-усыпальницы, сорвать пилотку и рвануть в Уссурийск. Охота, рыбалка, креветки-медведки, огородик и новые сорта картошки. Настоящая жизнь! И чтоб из портативного приемника через помехи изредка-редко что-нибудь такое знакомое, настоящее: «Для тебя-я-я цветочные поляны!» Но чтоб негромко, чтоб очень негромко!
А тайной поделиться не с кем: Света – востребованный работник, и недавно ее с остопиздевшей «Домодедовской» перевели на «Пушкинскую». Качество людских потоков, надо признать, не отличается вообще.
Ребята, давайте хором: «Света! Вали в Уссурийск!!!»
Евгения Алексеевна – окулист. Десять лет в поликлинике номер 12345678910. Каждый день бесконечный прием, каждую ночь бесконечный сон, в котором здоровенные буквы Ш и Б болтаются в воздухе, покачиваются из стороны в сторону, растворяются в манере утреннего тумана, затем вновь собираются в знакомые до боли контуры, и на верхней перекладине буквы Б возникает огромный красный рот, который растягивается резиной, а из резины вываливает громкий, до боли знакомый Евгении Алексеевне голос: «Возьмите лопаточку и закройте левый глаз». Евгения Алексеевна вздыхает, просыпается и смотрит на часы: опять все те же 5:25. За годы работы в поликлинике 12345678910 Евгения Алексеевна сносила гардероб: 4 халата и 3 шапочки, из которых одну потеряла. Плюс сломала один аппарат для диагностики зрения. Как это вышло, она до сих пор не поняла.
Был прием. Обычный стук в дверь. «Можно?» – «Входите». Он вошел, и Женя оцепенела от моментально поразившей ее любви. Высокий, стройный, но крепкий блондин под сорок. Волевой подбородок, ямочки улыбок на щеках и серые глаза. Глаза! Впервые на человеческом лице Женя увидела глаза, а не глазные яблоки и зрачки. Оцепеневшая Женя жестом указала ему на крутящийся табурет и приготовилась собирать анамнез. Это было сложно: в горле что-то поперхивалось, перед глазами что-то мутилось, в груди что-то квакало и щелкало, поясница ныла. Но Евгения Алексеевна была отменный профессионал и, деревянным голосом предложив лопатку Анатолию Жбанникову, начала слушать, как он перечисляет буквы с единственной в ее мире таблицы. Таблица разливалась соловьем и звучала как серенада. Жбанников чутка подразогнался и, несмотря на то что Женя заставляла его читать и так, и эдак, и снизу вверх, и сверху вниз, и наискосок, и правым, и левым («А теперь опустите лопатку и просто прочитайте таблицу!»), прочел всю ее за несколько минут. Тут-то и пришел черед аппарата диагностики. Следуя указаниям Евгении Алексеевны, Жбанников уложил свой жбан на подставочку и был уже готов следить за маневрами голубенького кораблика, попутно ностальгируя по морскому бою в фойе кинотеатра «Орбита». Женя прильнула к аппарату с другой стороны, и так они оба, пораженные молнией чувства, застыли. Через мгновение в аппарате вспыхнуло, кораблик взорвался, и стало темно. Женя вскрикнула. Жбанников тоже. Прибежали медсестры. Прием был сорван. Аппарат так и не починили. Женя слегла с температурой 38 и 7. Жбанников исчез. Верно, прозрел.
И с этой минуты Евгения Алексеевна погасла. Ей стало смертельно скучно, и вдобавок ее гордость – ее зрение – стремительно начало рушиться. Теперь она носит огромные, толстенные диоптрии, и враги скалятся и подкалывают: «Наша Е. А. зрение определяет ушами». И что интересно в этой истории: чужое зрение Евгения Алексеевна начала определять с порога, и дальнейшие вопросы – исключительно для проформы, ответов она не слышит, а просто отбывает в кресле часы приема.
Но есть у Евгении Алексеевны тайна: она до смерти хочет сорвать со стены ШБ-таблицу, скрутить ее в рулон, рвануть на вокзал и купить билет в Уссурийск. Охота, рыбалка, креветки-медведки, огородик и новые сорта картошки. Настоящая жизнь! И чтоб из портативного приемника через помехи изредка-редко что-нибудь такое знакомое, настоящее: «Лэйди ин рэ-э-эд!!» Но чтоб негромко, чтоб очень негромко!
А тайной поделиться не с кем: Евгения Алексеевна – востребованный работник, и на прошлой неделе ей дали звание заслуженного окулиста России. Зрение у нее, однако, не становится лучше, и корабль, как говорится, идет, а Евгения Алексеевна тает в своем заслуженном кресле.
Ребята, давайте хором: «Евгения Алексеевна! Валите в Уссурийск!!!»
И наконец, вчера Артем Арбенин наврал няне, что в Таиланде катался на слоне. Няня купилась, выразила восторги маме Артема. Мама Артема была на редкость удивлена: ни на каком слоне никто из них никогда не катался. Мама Артема вообще против того, чтоб кататься на слонах. За вранье Артема поставили в угол. Сестра Артема обрадовалась. Няня Артема расстроилась. Мама Артема закурила.
И стоял Артем в углу и думал в своей остроумной голове: «Вот вырасту, стану взрослым, рвану в Уссурийск»… А дальше вы уже знаете.
Все тайное всегда становится явным.
Журнал «Русский пионер», апрель 2015
Мы дышим ими
Знаете, почему я пишу колонны в этот журнал? Ну уж не для того, чтобы рекламировать свои концерты или напоминать миру о себе. Мне это, извините, лениво. И более того, всякий раз, когда я сажусь и атакую предложенное Колесниковым энд ко слово, мне на грудь прыгает громадная жаба и квакает: «Арбенина! Колонки – это пустое, милая! Займись нормальной прозой! Тебе же ее хочется, а не этих писулек в милый сердцу, отчасти дерзкий, но все-таки журнал». Жаба парит. Я хватаю жабу за склизкое изумрудное тельце и топлю в кувшине с маслом, первые пару минут слушая, как она его там взбивает. Аминь.
Но вернемся чуть назад: когда я сажусь и атакую предложенное мне пионерской компанией слово, именно оно – слово – становится для меня провокатором, не отпускающим до конца письма. Именно его я катаю хлебным мякишем по карте своих полушарий, мну, пинаю, облизываю, давлю, дрожу от волнения, трепещу и сужаю зрачки в предчувствии очередной охоты. Слово обязано стать моим трофеем, я гоню его по полям мыслями-гончими, оно задыхается, пытается ускользнуть, я настаиваю, я не даю ему уйти, и оно наконец сдается и падает мне в руки. И это секс, господа! Я держу распростертое тело слова и торжествую от созерцания его невероятной свободы. А это, господа, любовь.
И так было всегда: мода, спорт, музыка, вера, цирк, страсть, надежда, Тарковский (чудесно, пионеры!), любовь, космос, мечта. Безупречные в своей глубине слова.
Но в этот раз в нас кинули словом «победа». И оно впервые не оставляет мне шанса. Смысл его в мае для меня единственен – победа нашей страны в войне 1941–1945.
Брест. Брестская крепость. Я была там впервые в марте этого года. Давно мечтала увидеть кусок родной белорусской земли, с которой все началось летом 41-го года. Шла и, казалось мне, слышала голос Левитана, и, казалось, видела висящий на столбе громкоговоритель, из которого в то лето падали на землю четкие и скорбные, через точку, предложения: «Германские войска напали на нашу страну», и представляла себе своих детей, идущих из школы и пинающих ранцы по пыльному летнему асфальту. И, возможно, это был бы их последний день в школе…
