В Виктора Цоя я влюбилась окончательно и бесповоротно, услышав песню «Кончится лето». Для меня она – песня-локомотив. Что такое песня-локомотив? Это когда с первого же такта включается ритмический рисунок, и он тащит нас, как будто бы в паровозе, до конца трека. И вот после этой песни мне стало как-то все ясно и очень понятно. Я не помню обстоятельств дела, я не помню, как это случилось, я не помню даже, когда я ее услышала, но после этой песни я тут же взяла гитару и написала песню «Рубеж». А без «Рубежа» «Снайперы» вряд ли бы вообще состоялись.
С песней «Кончится лето» наступило совершенно другое время осмысления русских песен в целом. Ведь не секрет, что песни Цоя абсолютно просты на первый взгляд. Но это только на первый взгляд. Так же можно сказать, что поэзия Пушкина проста. Попробуй, напиши так же! А лучше вообще не пробуй. И эта песня, вероятно, для меня была средоточием вот этой гениальной простоты – той же, что была в стихах Александра Сергеевича, что была в рассказах Эрнеста Хемингуэя. Та же, что была в музыке, если говорить о классике, Чайковского. Это обилие деталей, которые в итоге дают очень конкретную и очень атмосферную картину происходящего.
Я выключаю телевизор,
Я пишу тебе письмо
Как у него это получалось – абсолютно непонятно. Но что-то мне подсказывает, что все это он делал ненамеренно. И уж точно – не задумываясь о том, кто его должен понять, кто его должен услышать, кто его должен играть, для кого он должен это все петь. Творчество о самом себе, в самом что ни на есть чистом, первозданном виде. Что мы всегда чувствуем, когда слушаем его песни.
Не преувеличу, если скажу, что больше всего я прокручивала свой кассетный магнитофон, слушая одну и ту же песню, именно с кассетой Цоя. Дисков, понятно, не было, тем более не было никаких айтюнсов. А был кассетный магнитофон. Вот тебе нравится песня «Анархия», она до конца доходит, ты ее – тррр – останавливаешь, перематываешь обратно. Самое главное – попасть в песню, когда она стоит посередине. То есть надо было ее очень филигранно остановить в тот момент, когда песня должна включиться. Так вот, «Пачку сигарет» мы протерли до дыр. И «Группу крови» мы тоже протерли до дыр. И «Генерала», и все ту же «Камчатку», и «Троллейбус», и «Фильмы». Я не помню, чтобы какую-либо кассету мы крутили чаще. А песня, которая стала саундтреком – самым главным саундтреком моей подростковой любви – это, конечно, песня «Нам с тобой»…
Мне кажется, что песни, которые Цой писал до своего последнего периода работы, до «Группы крови», были какие-то очень панковские. Это опять же мое личное мнение, но, например, песню «Троллейбус» я так долгое время и воспринимала. Это песня таких молодых питерских панков, и, кстати, насколько я знаю, группа «Кино» как раз таки очень приветливо относилась к панк-року. Как ни странно. Но, понятное дело, нет стилей, нет жанров, есть хорошая и плохая музыка. Так вот, песня «Троллейбус», мне кажется, очень актуальна для сегодняшнего дня. По смыслу, и по музыке, и вообще по настроению.
…Я была в Магадане, когда мама (именно мама почему-то) сказала мне, что Цой погиб. И знаете, я ничего не почувствовала вообще. Пожалуй, больше эмоций у меня вызвал, как это ни смешно, штурм Белого дома и Ельцин на танке. Может, потому что север был очень далеко. А может, потому что Цой уже врос в мою кожу и в кожу подростков нашей страны. Тех людей, которые стали уже взрослыми, которым уже исполнилось сорок… А ему сорок так и не исполнилось. И когда я узнала об этом, песни его я чаще слушать не стала. Они уже были в составе моей крови. И песни его петь я чаще не стала. Может, отчасти боясь скатиться в конъюнктуру. Тексты же его я знаю наизусть. Мне суфлеры не нужны. И «Ассу» я давным-давно не пересматривала, и «Иглу» тоже.
Но поражает при всем этом одно. Двадцать пять лет как его нет. А песни становятся все громче и громче, глубже и глубже. Как-то, знаете, значительнее и значительнее, опять же, без пафоса. И любовнее, и любовнее в такой вот кажущейся простоте. Абсолютно гениальной простоте. И жаль только, что за эти двадцать пять лет никто так и не смог удивить и влюбить в себя больше, чем он. Хотя «…смерть ведь стоит того, чтобы жить. А любовь – того, чтобы ждать».
Безбашенный СашБаш
Сынок, здравствуй, мой хороший. Мы так давно не виделись. Я так давно не целовала твою макушку, твою сонную теплую ножку, пахнущую щеночком и детскими сказками. Так давно не видела твои ботиночки, стоящие в коридоре, ровно-ровно, носочек к носочку. Я так тоскую по тебе, сынок, так тоскую. А вокруг меня, по сопкам, и морям, и равнинам, и лесам ползет дальневосточная зима, и каждый город ждет, пока она доползет и затопит его снегом и морозом на долгие месяцы, до весны. И мне очень холодно, а тепло становится, только когда я пою песни. С каждой песней я все ближе и ближе к тебе, ближе к нашему дому. Я пою, и мне становится спокойно, я знаю, что ты ждешь, и от этого знания все, что я делаю, мгновенно становится правильным и радостным. Ты ведь знаешь, что душа, и твоя, и моя душа, сынок, отдыхает в песне. Песня – это такой волшебный плащ, который укутывает душу и защищает ее, как твой костюм рыцаря. И в мире, сынок, много таких песен, и не только мои песни нас защищают, Артем.
Песня, которую я только что спела тебе, не моя. Эту песню написал Александр Башлачев, Саша Башлачев, друзья звали его СашБаш. Уверена, ты будешь звать его именно СашБаш, зная твою любовь к необычным словам и фразам. Так вот, сынок, эту песню написал СашБаш, а я услышала ее от подруги аж двадцать два года назад в холодном-прехолодном городе Магадане. И так она понравилась мне, эта песня, что мне захотелось ее петь тоже. Я попросила свою подругу написать мне текст (текст – это такие слова, которые в песне поются) и с тех пор я вот уже двадцать лет эту песню пою. Представляешь, двадцать лет, это четыре твоих, на сегодняшний день, жизни. СашБаш написал не только песню про «влажный блеск, с ложечкой в чашке чая». Александр Башлачев написал много песен, сынок, много чудесных-чудесных песен. Знаешь, это даже не песни, а песни-сказки, песни-былины, песни-сказания. В них много пока странного и непонятного для тебя, но ты не бойся не понять, ты же ведь веришь мне, а я тебе точно скажу – у Саши Башлачева волшебные песни. В них все-все-все-все сбывается. Как, бывало, Саша споет, так все и выходит, прямо как в сказках. Такой вот он был чудесный. А еще СашБаш очень любил колокольчики, и на груди у него под рубашкой они тихонечко-тихонечко позвякивали, когда он пел.
Когда СашБаш был еще совсем юным, то есть колокольчиков не носил и на гитаре не так играл, родился у него сынок, Ванюша. И так вышло, что Боженька забрал его к себе рано-рано, когда Ванюша был еще маленьким мальчиком, намного меньше, чем ты и Марта. Совсем младенцем был Ванюша. И очень сильно горевал Саша Башлачев, очень сильно тосковал по Ванюше и написал про Ванюшу песню.
Ты ведь уже знаешь, что такое акустика, Артем. Ну верно, это когда человек берет гитару и поет – только он один и гитара одна. Порвется струна, можно, конечно, поиграть и на второй, пока Максим
[1] лечит порванную, но потом ты возвращаешься к своей любимой гитаре и играешь на ней песни. И все это, сынок, ты уже видел, и не раз, и на концертах был, и что такое акустика, в принципе уже понимаешь. Я уверена, что ты пока не догадываешься, каким нужно быть храбрецом, чтобы вот так брать гитару и петь. Это очень отважный поступок, ты знаешь, практически подвиг. А СашБаш всегда пел один, ни за кого не прятался. Всегда пел именно акустику и, знаешь, так отчаянно пел, что на его гитаре были капельки крови. Он сбивал себе пальцы и даже не замечал этого, потому что иногда, сынок, боль не приносит боли. Когда-нибудь, не дай бог, ты вывихнешь ногу, но тебе ТАК нужно будет добежать первым, что ты почувствуешь, что с ногой что-то неладное, только после финиша. Вот так и с Сашей Башлачевым, песни лились из него, как молоко из кувшина. И любовь шла горлом.
