СашБаш знал много-много историй. Они жили у него в голове. Носились с бешеной, как ты бы сказал, Артем, с космической, скоростью. И одна из них история про водовоза Степана Грибоедова. Давай-ка послушаем ее, а когда я вернусь домой, я обязательно расскажу тебе, кто такой Наполеон, что за зверь ЗИЛ, слово «самогон» тебе пока знать рано, а что такое треуголка, ты уже и сам знаешь.
СашБаш жил в нашем с тобой любимом Питере, сынок. Но родился он не в нем, а в городе с таким… лукавым именем Череповец. Приехал Саша Башлачев в Питер, когда был уже совсем взрослым, даже уже закончил институт. Кстати сказать, по профессии он был, как наша бабушка, журналист. Но писать про чужих людей ему было скучно, а точнее, некогда, у него же в голове своих историй хватало, как мы с тобой уже слышали. И шептал ему эти истории Боженька, шептал на ушко, шептал, а СашБаш пел их своим друзьям, а потом уже не только им, но многим, многим людям, которые хотели его слушать, и эти люди приходили в зрительный зал, садились и замирали. А Саша пел, пел, пел, и люди, Артем, представляешь, не могли пошевелиться, так им нравилось, как СашБаш пел, так им нравились его стихи. Он был самым лучшим русским поэтом, сынок, был и остается. Таких стихотворений, как у Саши, не было ни у кого другого. Ну понятно, что кто-то еще писал стихотворения, и очень хорошие, но чтобы такие глубокие, как колодец, и огромные, как небо, такие сказочные, как твои сны, такие горькие, как твои слезы… Таких стихотворений, кроме Александра Башлачева, не писал никто. Башлачев был гением, сынок. Ты спросишь меня, что такое гений, я отвечу тебе – гений, это человек, который говорит на своем языке, и всем понятно, но никто, как он, сказать не может. Вот так-то, сынок.
Но Боженька шептал СашБашу истории недолго, всего несколько лет. А потом перестал. Может, устал шептать, может, душа СашБаша захотела отдохнуть, а может, что-то еще. Мы этого уже, сынок, не узнаем. Но истории вдруг перестали приходить, и стало СашБашу очень грустно. Ждал он, ждал, а они все не приходили. И вот в одно утро, в одно февральское зимнее утро, когда СашБашу было двадцать семь лет, он решил, что ему пора улететь на небо. Открыл он окно и улетел, а вместе с ним и его голубые глаза, и его душа, и те истории, которых он так и не смог дождаться.
Хочешь, я открою тебе тайну, малыш? Пройдет совсем немного времени, и ты полюбишь песни Саши Башлачева так же, как я их люблю. Ты будешь ставить своим друзьям пластинки с его песнями и будешь рассказывать про него. А твои друзья сначала не будут понимать, о чем речь вообще, потом постепенно тоже начнут их любить. И объяснить это невозможно, так же, как невозможно объяснить, почему, когда мы с тобой возвращаемся домой из отпуска, ты выпрыгиваешь из машины практически на ходу и, сбивая с ног всех и вся, несешься домой с криком: «Марта, Марта, мы приехали домой! Мы приехали домой! Посмотри, что я здесь нашел, Марта!» И глаза у тебя такие счастливые, господи, каких нет на самом прекрасном океане, и ты перепрыгиваешь через двадцать пять ступенек, охваченный бьющей через край необъяснимой любовью. И так будет, потому что любовь к маме, любовь к Родине, любовь к настоящему, любовь к крови, которая течет в нас, любовь к нашему языку, любовь к нашему дому, любовь к нашей земле, любовь к нашей душе не подчиняется, сынок, ни нашему разуму (разум – это наши мысли в голове), ни рациональности, ни сиюминутности. Так есть все, а песни СашБаша, да и он сам как таковой, состояли из этой, знаешь, единственной, первородной любви. «Или это болит от того, что люблю, или это люблю от того, что болит», – пел он.
А потому, сынок, мне больше вовсе не обидно за то, что СашБаш практически забыт теми, кто живет рядом с нами. И по радио, кроме сегодняшней нашей с тобой программы, его не услышишь. И нет его песен в этих чертовых хит-парадах, и пластинки его не переиздают. А еще меньше пластинок, полагаю, покупают. А петь его песни еще сложнее, пожалуй, чем песни Владимира Высоцкого. Но все это неважно, сынок. Неважно, потому что я сказала, а ты услышал. Сегодня я искупала тебя в абсолютно гениальных сказочных русских рок-н-ролльных песнях, песнях Александра Башлачева, СашБаша, поэтому жизнь продолжается, и все-все будет хорошо. Спокойной ночи тебе, сынок.
Арлекино в стиле хард-рок
…Я по-прежнему пытаюсь понять, чем дышат люди, которые абсолютно точно вываливаются за привычную схему жизни обычных уравновешенных людей. Последних Героев, на самом деле, может быть много. Главное – каким образом ты смотришь на мир и насколько ты можешь разглядеть человека, который смел, который отважен. По-настоящему отважные, смелые люди не бахвалятся, не оборачиваются в знамена, не лезут на баррикады. Они просто имеют возможность и резервы оставаться самими собой и уж точно не предавать свою маленькую правду. Последних Героев может быть много, повторяю. Но очень, очень мало в мире людей, с кем бы мне хотелось познакомиться. И, пожалуйста, будьте любезны, не воспринимайте эти мои слова заносчивостью, невежливостью. Я откровенна, и хотя бы за эту откровенность не стоит меня слишком порицать. Я никогда не хотела познакомиться ни с Джоном Ленноном, ни с Йоко Оно, ни с Цоем, ни с Фредди Меркьюри, ни с Куртом, ни с Эми, ни с Майком Науменко. Мне не хотелось узнать ни Ахматову, ни Хлебникова, ни Малевича, ни Андрея Миронова, ни Патрика Суэйзи, ни Мандельштама. Даже Иосифа Бродского. С Иосифом Бродским, с которым у меня была возможность познакомиться, мне познакомиться не хотелось. Разве что чуть-чуть, и то не уверена. Мне просто кажется, что за всех этих людей больше говорит их след в истории. Их песни, их роли, их стихотворения, их концерты и, возможно, даже интервью. Во всем этом их гораздо больше, может быть, все или даже гораздо больше. В этих следах самое ценное, самое важное. И знаете, обыденность или «Приятно познакомиться, меня зовут Диана, хау ар ю, найс ту мит ю» и так далее, все, кажется мне, испортит и распылит.
Но мне чертовски обидно, что с Толей Крупновым, с Анатолием Крупновым, с Толиком Крупновым, с Крупским, мне не довелось ни познакомиться, ни пересечься, ни просто увидеть его на сцене и попасть в эпицентр его совершенно живой, человеческой, мужской, благородной, рокерской харизмы. И все, что я могу сейчас и даже обязана сделать – это говорить о нем, опираясь только на сухие факты, рассказанные его друзьями и Мировой паутиной, в которой, слава богу, очень, очень много Крупнова, этого хрупкого, нервного, очень большого и очень маленького парня, с глазами то ли волка, то ли пса по имени Хатико.
Как все было. Российский музыкант? Да, российский музыкант. Бас-гитарист? Да, еще какой. Поэт? Ну, мне кажется, что касается «Черного обелиска», это только становящийся на путь поэта человек. Но, разумеется, да, ребята, поэт. Автор песен? Да, еще каких. Вокалист? Классный вокалист. Основатель группы «Черный обелиск»? Без сомнения. Это мощная, драйвовая, на мой взгляд, самая тяжелая группа «Черный обелиск» родилась в нашей стране в августе 86-го года. А Крупнов родился в Москве. Собственно, в Москве родилась и группа. Ему, конечно, очень повезло, я просто завидую, они попали в так называемую либеральную оттепель, которая позволила абсолютному неформату – а ведь это неформат – заявить о себе, и серьезно заявить. И не только серьезно заявить, но и остаться в мире нормальной музыки, которой, увы, было немного в нашей стране, а сейчас и того меньше. Поэтому, говоря о Толе, мы все-таки начнем с группы «Черный обелиск», с его детища. Мы, конечно же, будем слушать икону классического хард-рока в нашей стране. Это музыкальное полотно – я даже не могу сказать «песня» или «трек» – музыкальное полотно «Аве, Цезарь!»
