Я тоже влюбилась в этот шедевр и сразу начала его петь на снайперских квартирниках. И как-то раз в Питере, когда мы играли на фестивале премии «Рок Fuzz» 2005 года, кто-то меня сильно расстроил, мягко говоря, перед выходом на сцену. И вот я вышла на сцену стадиона и запулила эту песню. И поняла, что Янку любят люди так, как не любят ни одну женщину, которая поет в нашей стране.
Одна из самых нежных и пронзительных Янкиных песен – «Столетний дождь». Я не знаю, о чем она и кому посвящается, но мне кажется, что в ней – ее Сибирь, ее Егор, ее рок-н-ролл, ее детство. В моем сознании Янка вообще какая-то маленькая. Ну понятно почему, рано ушла, двадцать четыре года. Такая чуть ли не восьмиклашка с чернильными кляксами на фалангах пальцев, сидящая где-то за последней партой, но явно не за первой – это исключено. И явно забивающая на то, что происходит на школьной доске, потому что интереснее уже тогда ей было то, что выводила ее рука в тетрадке в клеточку. За окном, конечно же, снег или слякоть. Ну или мороз, поскольку это Сибирь. И мешковатый свитер, который она носила очень часто под горло. И смерть мамы от рака в 86-м году. И мишка, которого она таскала с собой. Для меня она такая вот девочка рыжая, невероятная, сибирская. И этот ее «Столетний дождь»…
За этот год я успела сделать много программ. У меня в гостях побывало достаточное количество героев. Абсолютно редких людей, со своей собственной акустикой, своим почерком, своим дыханием, со своей историей. И каждый раз, безумно волнуясь перед программой, я понимала, что я обязана ее делать почему-то. И опять же всякий раз после я испытывала безумный катарсис, ощущение того, что прикоснулась к чему-то вечному. Так было всегда. Так было с каждым моим Последним Героем. Но разговора о Янке я ждала с особым волнением и постоянно его откладывала. Теперь же, под занавес непростого високосного 2016 года, я хочу провести зиму, слушая ее песни. Именно с нее для меня начался женский русский рок. До нее не было никого, она сама по себе была и есть. Звезда такой величины и такого масштаба, который будет доходить и доходить до тех, кто решил себя посвятить рок-н-роллу и вообще еще не знает, что это такое. А в принципе это жертва. Знаете, когда вы берете гитару, вы уже заложник. Вы заложник того, от чего вы никогда в жизни, если действительно этому преданы, не избавитесь. Я сравнивала Янку с Дженис Джоплин, а что касается поэзии, без которой вообще ничего невозможно, то она, конечно, похожа на Боба Дилана, а он когда-то очень давно поломал устои и, скажем так, почерк американской музыки. И двадцать лет я знакома с Янкиными песнями, но только сейчас мне стало очевидно, что 9 мая закрылась дверь за человеком, который своим присутствием мог бы изменить тональность современной рок-музыки. Изменить отношение русского рока к себе самому. Вот останься она в живых, и, может быть, случилось бы оголтелое противостояние ее и непримиримость с ложью, двуличием, вездесущим окаянным баблом, отвратительными в исполнении рок-н-ролльщиков гламурными закосами и желанием крутиться на всех подряд радиостанциях, вот этими двойными стандартами, всем тем, что я просто ненавижу. И желанием писать непременные хиты во что бы то ни стало. Всей этой дешевкой, в которую так или иначе мы все здесь влипли. Останься она в живых, может быть, мы были бы честнее…
А в конце сегодняшней программы я вам скажу следующее. Бог забирает, когда забирает. И забирает часто лучших, когда Ему, Богу, это надо. И нет смысла роптать, потому что ничего не изменишь. Даже больше скажу, глупо роптать, потому что тех, кто ушел – не вернуть. Смерти никому из нас не осознать, и с ней не смириться никогда. Но я настолько впитала в себя ее песни и, повторяю, не чувствую в них ничего депрессивного. Единственное, что мое упрямое сознание и непримиримое сердце кричит внутри: «Рано! Рано! Я не согласна! Хотя бы пожила еще до двадцати семи лет, хотя бы еще столько же песен!» Ведь тридцать песен – это так мало. Так мало, когда внутри человека такой потенциал, и главное – такой вкус, такая душевная чистота. И мне лично этого не хватает. И мы встретимся.
Где ты провела эту ночь, моя сладкая Н?
Моя сегодняшняя программа посвящена одному из самых светлых и лиричных поэтов рок-н-ролла, первому, и я бы сказала, единственному, блюзмену нашей тогда еще советской страны – Майку Науменко. Он, по сути, влюбил меня в блюз – безусловно, не в его классическом звучании, черном или белом, а в блюз по-русски. С присущей ему тоской, сменой повторяющихся минорных аккордов и всем, о чем так здорово и точно в свое время спел Чиж. Помните, у него в песне есть слова: «О, гитара и струны, священный союз. Когда уходит любовь, начинается блюз». Так вот, мне кажется, Майк был самым первым человеком, который это почувствовал.
Позволю себе немного фактов. Я редко это делаю, но тут стоит рассказать, откуда родом Михаил Васильевич Науменко – именно так звали Майка. Ведь очень важно, откуда мы пришли, где родились, наши корни, кто были наши родители. Так вот, Михаил Васильевич Науменко родился в апреле 1955 года в тогда еще Ленинграде, в семье интеллигентов. И это, думаю, определяющее: всю жизнь, в каких бы состояниях он ни был, как бы он ни чувствовал, как бы он ни был влюблен, в нем была эта интеллигентная хорда. И она очень чувствуется и в том, как он давал интервью, и в том, как пел, и даже в том, как он отрывался.
Музыка в его жизни началась с группы «Битлз». Я, надо сказать, очень удивляюсь, когда люди говорят, как они любят «Битлз». Я играла-играла свои двадцать пять лет, а в группу «Битлз» влюбилась буквально два года назад. Понятно, Yesterday и все остальное, Джон Леннон, его невозможно не любить. Но так, чтобы «вся моя музыка вышла из «Битлз», как это очень часто говорят мои коллеги, которых я безумно уважаю, мне было непонятно. И недавно я поняла, что действительно эти простота и незамысловатость как раз и стали началом той самой музыки, что мы слушаем, и делаем, и варим до сих пор.
Первую гитару Майку подарила бабушка. Он неплохо говорил по-английски (учился в спецшколе) и очень любил Боба Дилана, Лу Рида, Чака Бэрри и прочих законодателей американской рок-традиции. Поэтому вначале и свои песни писал «на языке оригинала». Кстати, что касается его имени, достаточно нетривиального для тех лет – почему он был Майком? Его так окрестили не однокашники и не родители, а, как гласит легенда, учительница по английскому языку. Я думаю, хорошая была учительница, раз так метко припаяла ему прозвище. И логично, ведь если Михаил – то он Майк, если Иван – то он Джон, если Павел – то Пол, ну и так далее.
После школы Майк решил поступить в отцовский альма-матер, но после четвертого курса бросил (четыре курса проучился, молодец, я вот выдержала три с трудом) и стал менять профессии, работал звукорежиссером (если память мне не изменяет, в театре кукол), сторожем. Еще не было «Зоопарка», не было самых известных хитов, а были немножко другие песни, например, «Песня простого человека», которую, между прочим, иногда называют первым русским рэпом.
Сценический путь Майка Науменко был долог и разнообразен. Во-первых, до появления группы «Зоопарк» он сотрудничал со многими музыкантами, дружил с Виктором Цоем, с группой братьев Сологубов «Странные игры». Я, кстати, была недавно на концерте «ДДТ» – с большой горечью узнала, что Гриши Сологуба уже нет в живых. Мы с ним очень дружили. Майк также играл на бас-гитаре в разных питерских малоизвестных коллективах. А с 1977 по 1979 год – это важно отметить – он играл в группе «Аквариум»! Говорят, первые песни его как раз были пропитаны Борисом Гребенщиковым. И мне кажется, они по своей энергии и интеллигентности очень близки. В 78-м году они записали первый и последний совместный акустический альбом «Все братья сестры».
