— Может, вы все-таки расскажете мне, что же осталось?
Лорд Вернем отошел от окна и снова уселся в кресло напротив своего дяди.
— Боюсь, то, что я должен сказать, окажется для тебя ударом, — поколебавшись начал епископ. — Не знаю, помнишь ли ты человека по имени Теобальд Мур? Его земли примыкают к аббатству с юга.
— Мур? — задумчиво повторил лорд Вернем. — Я, кажется, помню это имя. Он был другом семьи?
— Твой дед отказался принять этого человека у себя в доме, когда тот купил Кингсклер — поместье, которым предыдущие хозяева владели несколько веков.
— Я полагаю, дед считал его выскочкой, — улыбнулся лорд Вернем.
— Ты совершенно прав, — ответил епископ. — Мой отец очень настороженно относился к новым соседям, а Теобальда Мура, похоже, невзлюбил с первого взгляда.
— Что же случилось? — поинтересовался лорд Вернем.
— Как только твой дядюшка получил наследство, Мур стал его другом. Он чрезвычайно богат, и подозреваю, что мой брат с первого же дня знакомства стал брать у него в долг.
Епископ замолчал, словно ему было трудно говорить подобные вещи о своем родственнике. Потом продолжил:
— Не знаю, была ли щедрость Мура корыстной с самого начала. Но несомненно, что с годами у него появилась серьезная причина давать моему брату деньги, которые были нужны Жервезу для игры, и покупать все, что тот хотел продать.
Лорд Вернем обеспокоенно посмотрел на него.
— Картины! — воскликнул он.
— Теперь они все принадлежат Теобальду Муру.
Лорд Вернем снова вскочил на ноги.
— Черт побери, дядя Лоример! Извините за грубость, но это уже слишком! Это же семейные картины! Они принадлежат всем нам, а не кому-то одному, да и потом, большинство из них — портреты.
— Возможно, мы должны быть благодарны Муру, за то, что он сохранил всю коллекцию в неприкосновенности, — предположил епископ, хотя и не слишком уверенно.
— Что еще из наших вещей находится у него?
— Серебро.
Лорд Вернем сжал губы.
Серебро было тоже частью истории семьи Верное. Частично оно принадлежало еще цистерицанским монахам. Некоторые изделия были подарены Генрихом VIII и теми монархами, которым служили Верны.
Было там и предметы из походной шкатулки генерала Родерика Верна, которую он брал с собой на войну, сражаясь под началом герцога Мальборо, и изумительной красоты серебряный сервиз, подаренный Георгом II к свадьбе прапрапрадедушке Альварика.
Он помнил, как утварь из серебра украшала стол на Рождество и другие праздники, когда вся семья собиралась в большой столовой, где когда-то монахи вкушали свою скромную пишу.
Огромная люстра, украшенная гербом Верное, сияла и бросала отблески на кубки и чаши, блюда и вазы. Еще мальчиком он с восхищением смотрел на них, они, казалось, сверкали, как солнечный свет на глади озера.
Лорд Вернем прошелся по комнате, чтобы немного успокоиться. Потом сказал:
— Полагаю, не надо спрашивать, что случилось с гобеленами. Они были уникальны, и мне даже не верится, что они уже не висят на стенах аббатства.
— Я уверен, что о них хорошо заботятся, — отозвался епископ.
— Но они принадлежат этому Муру. Можно ли как-то опротестовать его право на владение всем этим?
— Ни один суд — медленно заговорил епископ, — не вернет их тебе, пока ты не отдашь долг, в залог которого были отданы все эти сокровища.
— И сколько же это? — спросил Альварик.
Прежде чем ответить, епископ мгновение помолчал.
— Более пятидесяти тысяч фунтов!
— Не может быть! — воскликнул лорд Вернем.
Потом он посмотрел на дядю и понял, что епископ назвал точную цифру.
Он глубоко вздохнул.
— Значит, это конец, — сказал лорд Вернем, — конец аббатству, конец всему поместью и, можно сказать, конец семье.
Он снова подошел к окну, словно нуждаясь в глотке свежего воздуха, прежде чем заговорил:
— Вы имеете представление о том, как невелико мое состояние. У меня достаточно денег, чтобы жить в достатке и оплачивать свои путешествия, но этого не хватит даже на год чтобы жить в этом доме, не говоря уж о большем.
Он помолчал и продолжил:
— Конечно, фермы должны давать какой-то доход.
— Они по большей части стоят пустые, — ответил епископ. — Твой дядя и слышать не хотел о ремонте, а когда арендаторы умирали или уезжали, некому было найти новых.
Многие дома стоят без крыш, и понадобятся исключительно хорошие фермеры, чтобы привести землю в порядок.
— Но я помню, говорили, что во всей стране нет ферм лучше.
— Да, во времена твоего дедушки.
Лорд Берн отвернулся от окна.
— Дядя Лоример, скажите, что мне делать? — спросил он.
— Иди сюда и садись, — ответил епископ. — Кое-что ты можешь сделать, но мне трудно говорить об этом.
— Почему? — удивился лорд Вернем.
— Я, кажется, уже говорил, что у Мура была цель, когда он начал ссужать твоего дядю деньгами для его безудержной игры, а также обеспечивать роскошную жизнь Жервезу.
— Похоже, он либо сумасшедший филантроп, либо просто дурак.
— Так-то оно так, если бы не одно «но», — ответил епископ.
— И что же это?
— У Теобальда Мура есть дочь. Епископ говорил тихо, но лорд Вернем вздрогнул, как от пистолетного выстрела.
— Дочь? — переспросил он.
— Она была помолвлена с Жервезом перед его смертью.
— Понятно! — медленно произнес лорд Вернем. — Значит, этот Мур хотел, чтобы его дочь стала хозяйкой аббатства Вернем. И, похоже, был готов дорого заплатить за эту честь.
— Он просто одержим этой идеей, — подтвердил епископ. — Эта страсть у него не менее сильна, чем страсть твоего дяди к азартным играм. Это мечта всей его жизни, и он не успокоится, пока не достигнет своей цели.
Лорд Вернем замер в неподвижности. Потом его темные глаза встретились с глазами дяди, и в них был невысказанный вопрос.
— Я видел Мура вчера, — спокойно продолжал епископ. — Он сообщил, что если ты готов жениться на его дочери, в качестве свадебного подарка он вернет все, что раньше принадлежало аббатству. Кроме того, он хочет восстановить дом, хозяйственные постройки и все фермы.
Лорд Вернем громко вздохнул.
— Насколько я понимаю, — продолжал епископ, — его дочь, Харита, сама располагает состоянием в триста тысяч фунтов, а после смерти отца унаследует все его богатство.
— Вы серьезно мне это предлагаете? — спросил лорд Вернем.
