– Бинс! – крикнул Дейви.
В зал вошла глава президентской Администрации, светловолосая девочка с кукольным личиком.
– Зажги больше света!
– Но… Первая леди, принимая гостей, предпочитала неяркое освещение, – возразила Бинс. – Для аристократов она зажигала свечи…
– Я президент, а не первая леди! – сердито воскликнул Дейви. – И ты тоже не первая леди! Терпеть не могу полумрак!
В знак протеста Бинс зажгла в зале весь свет, в том числе софиты, использовавшиеся только во время фотосессий, и стены и ковер вспыхнули ослепительным пурпуром. Дейви почувствовал себя значительно лучше, но он все равно не мог заставить себя взглянуть на Воана. Теперь ему хотелось только того, чтобы ужин поскорее завершился.
Позолоченные бронзовые часы на каминной полке, подаренные в 1952 году французским президентом Венсаном Ориолем, проиграли приятную пасторальную мелодию, сообщив детям о том, что уже поздно. Воан встал и попрощался, и Дейви предложил отвезти его домой, поскольку ему не хотелось, чтобы юный наркоман остался ночевать в Белом доме.
* * *
Президентский лимузин «Линкольн» ехал по притихшей авеню. За рулем сидел Дейви: он остановил мальчика, совмещавшего должности водителя и сотрудника службы безопасности, собравшегося проводить их. Какое-то время они ехали молча, но, когда машина оказалась у мемориала Линкольна, Воан махнул рукой, и Дейви остановился. И тотчас же пожалел об этом. «Это ведь я президент, – подумал он. – С какой стати я должен выполнять его указания?» И все же президент вынужден был признать, что этот мальчик обладает непреодолимым влиянием на него.
Бледный неясный силуэт сидящего Линкольна возвышался над ними в ночной темноте. Юный президент поднял взгляд на голову скульптуры, сожалея о том, что Линкольн не может его видеть, однако великий человек не отрывал взгляда от горизонта, где в небо вонзался шпиль монумента Вашингтона, а дальше в конце Эспланады возвышалась громада Капитолия.
– Когда он умер, – неестественным тоном промолвил Дейви, – Эдвин Стэнтон, тогдашний министр обороны, сказал: «Отныне он принадлежит вечности». Уверен, что после нашей смерти кто-нибудь скажет такое и о нас.
Вместо того чтобы ответить прямо, Воан произнес только:
– Дейви.
– Что? – Дейви был удивлен тем, что Воан произнес его фамилию, поскольку до сих пор он называл его только «господин президент».
Воан улыбнулся, чего Дейви от него также никак не ожидал. После чего задал вопрос, ответить на который президент оказался совершенно не готов:
– Что такое Америка?
Дейви вышел бы из себя, услышав этот вопрос от любого другого человека, однако сейчас он задумался. Действительно, что такое Америка? Америка – это «Диснейленд», Америка – это супермаркеты и «Макдоналдсы», Америка – это тысячи разных вкусов мороженого и тысяча и одна разновидность хот-догов и гамбургеров, ковбойские куртки и пистолеты, космические корабли и лунные станции, джунгли небоскребов Манхэттена и причудливые ландшафты техасской пустыни, а еще это теледебаты кандидатов в президенты под эмблемами осла и слона… однако в конце концов Дейви пришел к выводу, что для него Америка – это пестрая мозаика, беспорядочное буйство красок, и недоуменно уставился на Воана.
– И какие у вас воспоминания из прошлого? – спросил Воан, резко меняя тему разговора, к чему оказался не готов президент. – Каким, по-вашему, был ваш дом, когда вам еще не было четырех лет? Холодильник был холодильником? Телевизор был телевизором? Машина была машиной? Лужайка была лужайкой? А газонокосилка – как она выглядела?
Мысли Дейви лихорадочно заметались, стараясь успеть за ходом мыслей госсекретаря, но все-таки он ответил неопределенным: «Ты хочешь сказать…»
– Я ничего не хочу сказать. Идемте со мной, – сказал Воан, направляясь к мемориалу. Он признавал то, что у президента проницательный ум, но только по сравнению с обычными людьми. По его собственным меркам этот мальчишка был непроходимо туп.
– Почему ты не скажешь мне, что такое Америка? – окликнул его Дейви.
– Америка – это огромная игрушка.
Воан произнес это негромко, однако под сводами мемориала отголоски прозвучали гораздо громче, чем от вопроса Дейви, и юный президент застыл на месте у подножия статуи Линкольна. Ему потребовалось какое-то время, чтобы прийти в себя, и, хотя смысл слов Воана был ему не до конца понятен, он как умный ребенок почувствовал, что речь идет о чем-то очень серьезном.
– Уже сейчас дети относятся к Америке как к стране, – сказал президент. – И доказательством этого является то, что дела у нас идут так же гладко, как было при взрослых.
– Однако момент инерции затухает. Дети освобождаются от гипнотических чар, наложенных на них взрослыми, и, когда они взглянут на мир своими собственными глазами, они к своему восторгу обнаружат, что это игрушка!
– И что тогда? Они станут играть? – спросил Дейви, удивляясь собственному вопросу. – Играть с Америкой?
– А что еще они умеют делать? – небрежно пожал плечами Воан.
– И как именно они будут играть? Гонять футбольный мяч по улицам? Всю ночь напролет просиживать за игровыми приставками?
Они подошли к Южному залу мемориала. Воан покачал головой.
– Мистер президент, у вас плачевно слабое воображение.
После чего жестом пригласил Дейви войти.
Президент осторожно шагнул мимо колонн в темноту. У него за спиной Воан зажег свет. Как только глаза Дейви привыкли к яркому свету, он к своему изумлению обнаружил, что попал в мир игрушек. Он помнил, что на южной стене зала красовалась фреска работы Жюля Герена, аллегорически изображавшая Освобождение, выполненная в одном стиле с Единством на северной стене противоположного зала, однако теперь здесь до самого потолка были навалены игрушки, полностью скрывавшие фреску. Их было несчетное количество: куклы, кубики, машинки, мячи, роликовые коньки и много чего еще. У Дейви возникло такое ощущение, будто он попал в долину, окруженную пестрыми горами игрушек. Позади гулко прозвучал голос Воана:
– Америка. Вот это и есть Америка. Оглянитесь по сторонам. Быть может, вы найдете здесь вдохновение.
Дейви обвел взглядом горы игрушек, и внезапно его внимание привлек один предмет. Он лежал на полу, наполовину погребенный под грудой кукол, и издалека напоминал лишь черную палку. Подойдя ближе, Дейви освободил этот предмет от кукол, и у него на лице появилась усмешка. Это был пистолет-пулемет. Настоящий, не игрушечный.
– Это «ФН-миними» бельгийского производства, – объяснил Воан. – Мы называем его М-249. Один из стандартных пистолетов-пулеметов, принятых на вооружение американской армией. Калибр небольшой, патрон 5,56 мм, компактный и легкий, но приличный темп стрельбы. До тысячи выстрелов в минуту.
Дейви потрогал черный ствол, почему-то показавшийся ему более подходящим для этой обстановки, чем горы хрупких игрушек; он не смог бы выразить свое чувство словами.
