В этот раз я не просыпаюсь перед ударом о землю. Теперь я врезаюсь в нее после невозможно долгого падения. Моя жизнь не заканчивается, хотя, сорвавшись с такой высоты, тело должно было разлететься вдребезги за долю секунды, и мозг успел бы лишь зарегистрировать последний шок, прежде чем обратиться в лепешку. Вместо этого я ощущаю удар, волну, прошедшую по телу, и то, как каждая молекула во мне, кажется, смещается из-за столкновения. Никто не может пережить такого падения, но надо же – я лежу на спине и все еще дышу. Похоже, ничего не сломано – даже боли нет – и, когда я пытаюсь сесть, тело мгновенно подчиняется. На броне ни царапинки, и винтовка все еще надежно прижата к груди.
Потом в лицо мне ударяет яркий свет, заставляя зажмуриться. Я чувствую у себя на плечах руки, удерживающие меня на месте, и мой мозг решает наконец прервать сон и вернуться в реальность.
Свет исходит от медицинского фонарика, висящего в сантиметре от моего глаза. Я лежу на спине, а когда пытаюсь повторить то, что сделал во сне, и подняться, отрываюсь лишь на пару миллиметров, прежде чем пара рук мягко, но настойчиво толкает меня обратно в горизонтальное положение.
– Не двигайся, боец. Пока еще рано, если не хочешь, чтобы швы разошлись.
Голос веселый, но профессиональный, это говорит кто-то, привыкший давать советы и также привыкший, что им следуют. Надо мной стоит женщина в униформе ТА класса В, но я не могу разобрать ни эмблему ранга, ни нашивок на воротничке. Пытаюсь заговорить, но в горле пересохло, и получается только хриплый бубнеж, совсем не похожий на человеческую речь. Но женщина, кажется, смогла перевести мою реплику, потому что она выключает фонарик, тянется в сторону, и в поле моего зрения возникает пластиковый стаканчик.
– Вода, холодная, три унции, – объявляет она, пародируя жаргон армейских снабженцев. – Не пей слишком много за раз. У тебя еще швы на животе не зажили.
Она подносит стаканчик к моим губам. Я делаю осторожный глоток, потом второй, побольше. Вода во рту кажется не жидкостью, а просто прохладным ощущением, окутывающим язык и омывающим нёбо.
– Лучше? – спрашивает она. Я киваю. – Хорошо. Не начинай пока говорить, ладно? Я примерно представляю, что ты хочешь спросить, так что быстренько тебе все расскажу. Если после этого еще останутся вопросы, сможешь их задать. Договорились?
Я киваю.
– Ты в Региональном медицинском центре Великих озер. Ты был ранен в бою, и наши доктора тебя заштопали. О подробностях можно спросить у дежурного медицинского офицера, но, насколько мне известно, у тебя был коллапс легкого, и еще твой тонкий кишечник теперь на метр короче прежнего. Тебе придется еще полежать у нас, прежде чем вернешься на службу.
Она ненадолго замолкает, а потом скупо улыбается:
– Будешь о чем-нибудь спрашивать?
– Где мой отряд? – говорю я.
– Понятия не имею. Тебя привезли из другой больницы на корабле медслужбы. В ту ночь к нам поступило еще несколько пациентов, но я не знаю, кто они и где. Тебе придется спросить дежурного врача. Я просто медсестра.
– Как давно я здесь?
– Три дня, – отвечает она. – То есть два с половиной. Тебя привезли рано утром в субботу, сейчас середина понедельника.
– Блин, – говорю я. – Утреннее построение проспал. Теперь ротный меня выпорет.
Медсестра мягко смеется. Она снова тянется мимо меня и включает свет у себя за спиной. В мягком сиянии лампы я вижу ее имя и эмблему ранга. У нее капральские шевроны, а нашивка над правым карманом сообщает, что ее зовут МИЛЛЕР К. Все мы – лишь ранг, фамилия и инициал. Я спросил бы, как ее зовут, но она выше меня на три звания, а я не хочу обижать человека, который будет заведовать моими лекарствами в ближайшие дни.
– У тебя в тумбочке лежат какие-то вещи, – говорит она. – В основном то, что было у тебя с собой. Посмотри, если есть что-то ненужное, я выброшу.
– Мой ПП жив?
– Ага, – говорит капрал Миллер. – Эти штуки и захочешь – не сломаешь, сам знаешь.
Она поднимается со стула, на котором сидела, и поправляет свою форменную рубашку:
– Оставлю тебя ненадолго. Если что-то понадобится – у тебя над головой кнопка вызова. Скоро вернусь, принесу ужин.
Она снова еле заметно улыбается мне и уходит.
В комнате нет никакой мебели, кроме кровати, в которой я лежу, маленькой белой тумбочки рядом с ней и экрана, висящего на стене в углу комнаты. Самая спартанская обстановка, какую я видел за пределами Коммунального Кластера.
Я перекатываюсь на бок и осматриваю тумбочку. В ней два ящика, я протягиваю руку и открываю верхний. Внутри лежит мой жетон на цепочке из шариков, ПП, колода игральных карт, которые мы таскаем с собой в пустых прорезиненных травмпакетах, и полупустая пачка освежающих мятных леденцов – я и забыл, что запихнул их в карман на правой ноге перед вылетом. Я касаюсь лица и нащупываю свежий шрам, уходящий от левой брови за ухо.
ПП включается с первого нажатия кнопки. Всю последнюю миссию он пролежал у меня в кармане, и кажется невозможным, что электроника могла пережить всю эту беготню, падения и стрельбу, но на планшете ни царапинки. Даже батарея не села.
Я пытаюсь получить доступ к АрмНет, беспроводной сети, соединяющей все армейские системы коммуникаций. Каждый военный ПП может подключиться к ней из какого угодно места на Земле и на Луне. Узлы АрмНет есть и на флотских кораблях, и в десантных гарнизонах, но они синхронизируются с остальной сетью лишь раз в несколько дней. На двух населенных шариках нашей Солнечной системы, однако, она всегда доступна, стоит только щелкнуть по экрану планшета.
Сеть в наличии, но почему-то мой ПП не может к ней подключиться. Я могу пользоваться всем, что не имеет к ней отношения, – календарем, технической документацией, баллистическим калькулятором, читалкой, – но каждый раз, когда я пытаюсь воспользоваться чем-то, что требует доступа к АрмНет, выскакивает сообщение об ошибке, хоть ПП и показывает присутствие сигнала.
Я хочу отправить сообщение своему отряду и еще одно – Халли, но меня отрезали от остального мира, и это редкий случай. Сетевые терминалы в КК сдыхают, стоит только комарику пукнуть рядом с узлом ретрансляции, но связь с АрмНет была такой надежной, что ее отсутствие кажется абсурдом.
На тумбочке лежит пульт управления экраном, но у меня нет никакого желания доводить себя до зевоты каким-нибудь дебильным сетешоу или той фигней, которую выдают за новостные выпуски.
Раз уж не получилось ни с кем связаться, я решаю воспользоваться случаем и выспаться. Бросаю ПП обратно в ящик и укладываюсь поудобнее. Матрас мягче, чем на моей казарменной койке, в комнате тихо, и какой бы химией меня ни накачали, от нее мне хочется спать.
* * *
Я просыпаюсь от того, что дверь снова открывается. За окном комнаты видно усыпанное звездами ночное небо, значит, это проекция – не так много осталось на континенте мест, где ночью можно увидеть звезды, и я уверен, что Великие озера – не одно из них, с Детройтом-то и Чикаго поблизости.
