Его ноги…
Внезапно он осознал, что все еще кричит, и захлопнул челюсти так резко, что почувствовал боль.
Его ноги свободны.
На палубе снова раздались крики.
Осмелившись, он перестал следить за пузырем воды – тот не двинулся с места, чтобы последовать за ним, – и вместо этого бросил взгляд вниз.
Его ноги были свободны.
Кандалы исчезли. Вир увидел блестящие полосы рубцовой ткани, которыми они обвили его ноги чуть выше лодыжек, впервые смог оценить протяженность шрамов. Он протянул бы руку, чтобы пощупать эти места, но вторая пара кандалов этого не позволяла. Водяной холм рядом с ним вырос до уровня талии и замер, словно верный пес. Вир всмотрелся в него и сквозь искажения слабо светящейся воды, на другой стороне, увидел свои оковы на полу. Они резко обрывались у края пузыря, и внутри не было ничего, кроме расплывчатых пятен и похожих на дерьмо полумесяцев ржавчины.
Пузырь нетерпеливо задрожал.
Пират с удивлением посмотрел на наручники, которые носил последние четыре года, потом – снова на водяной холм. Перевел дух, поднял руки и погрузил их в мягко светящееся сердце пузыря. На этот раз он заметил, что вода не такая холодная, какой должна быть морская…
Жидкость вокруг его запястий забурлила, и Вир опять увидел, как в ней закружились кровавые пятна: столетия коррозии промчались за считаные секунды. Он почувствовал, как первая манжета сломалась и упала, и резко поднес эту руку к лицу – при виде освобожденной плоти у него выступили слезы. Его вторая рука получила свободу через несколько секунд, и внезапно Вир закричал, рассмеялся и заплакал одновременно. Он погрузился глубже в водяной холм, присев так, что тот покрыл его тело до плеч. Вода была теплой и успокаивающей. Вир опустил в нее голову и бешено ею затряс. Первая ванна, которую он принял после пленения, если не считать ведер с холодной водой, которыми тюремщики поливали пленника и камеру пару раз в месяц. Он смеялся в воде, пуская пузыри. Он размахивал руками. Он вырвался из тела своего нового друга, брыкаясь и брызгаясь как ребенок.
Пузырь резко отодвинулся от него, явно недовольный таким легкомыслием. Несколько мгновений существо кружило по камере, обиженно выписывая восьмерки, затем отступило к нужнику и резко скрылось из вида в дыре. Акулий Хозяин Вир попрощался с ним одним бессмысленным взмахом руки, затем подавил смех и стряхнул воду с бороды и волос. Напряженно прислушался. Вокруг него скрипел «Несомый волнами», но на борту царила тишина. Что бы ни сделали с Гортом, все было кончено, и его товарищи по несчастью либо тоже молчали, либо сидели в своих камерах, ожидая, что будет дальше.
Он посмотрел на пол камеры и увидел, что прощальный танец водяного холмика разорвал цепи в нескольких местах, превратив их в удобные отрезки металла, проржавевшие на каждом конце. Вир тихонько подошел к ближайшему – у него все еще шла кругом голова от непринужденной легкости движений – и поднял с пола. Присел как во сне, медленно обернул цепью кулак и дрожащими пальцами натянул ее. Придется подождать, пока кто-нибудь не придет проверить, как у него дела, но, Хойранов шипастый кривой хер, когда это случится, когда первый же человек войдет в эту долбаную дверь…
Треск ломающегося дерева – дверь вылетела наружу, сорванная с петель, выбитая из рамы, как игральная карта, которую швырнули в коридор.
– Твою мать.
Ругательство вырвалось у Вира против воли. Он пригнулся, насторожившись, крепко стоя босыми ногами на влажных досках. Ржавые концы цепи, обернутой вокруг его правой руки, слегка покачивались. Он ждал, чтобы увидеть, что войдет в дыру, где была дверь.
Ничего не вошло.
Пират медленно выпрямился, не сводя глаз с искореженного и расколотого дверного косяка. Он напряженно прислушался, не услышал ни звука. В конце концов он крадучись вышел наружу.
В первый год своего заточения он ночь за ночью видел во сне, как пройдет по этому коридору, но каждый раз просыпался от холода цепей на запястьях и лодыжках. Иногда сны были расплывчатыми, туманными, но случались и более реальные – кому-то из его людей удавалось сбежать, и он передавал тайком ключ; из Канцелярии приходило царственное прощение с каким-то замысловатым объяснением, какое могут выдать только клерки. Иногда они приходили за ним, потому что в южных морях назревала война и снова потребовался несправедливо осужденный герой…
Иногда он шел по коридору свободно.
Иногда сражался за каждый дюйм пути, и это было лучше.
Теперь ему приходилось крепко сжимать в кулаке ржавую железную цепь, снова и снова напоминая себе, что это не сон. Чтобы перестать трястись.
Он нашел Горта в дальнем конце коридора, возле трапа. Тюремщик сидел на полу среди разбросанных и опрокинутых ведер, спиной к одной из дверей камеры. Его внутренности вывалились на колени, как еда, которую он не смог удержать внутри. Что-то поперечным ударом рассекло ему живот, а потом разорвало горло. Судя по кровавым отпечаткам ладоней и беспорядку, он пытался взобраться по трапу с вывалившимися внутренностями, но что-то стащило его вниз, чтобы закончить начатое.
Но… что это было?
Вир поджал губы и настороженно посмотрел вверх по трапу на открытый палубный люк. Бледный свет дня ждал его. На мгновение он принял свою дрожь за страх, но теперь до него дошло: что бы там ни ждало его, он с радостью встретит это, не имея лучшего оружия, чем цепь в кулаке, просто ради шанса снова постоять на палубе «Несомого волнами» и почувствовать ветер, обдувающий ее. Он встретится с этим лицом к лицу и убьет на хрен, что бы это ни было, чего бы это ни стоило, – просто чтобы еще немного постоять на открытом воздухе.
Он принюхался, снова взвесил цепь, а затем поднялся по трапу так быстро, как только позволяли его неуклюжие и отвыкшие от движения конечности.
– Хорошо.
Голос раздался, когда он все еще выбирался из люка, и громко разнесся по палубе от левого борта. Акулий Хозяин выкарабкался наружу, развернулся на босых ногах и присел, готовый к драке.
Вир увидел одинокую фигуру в плаще у перил, повернувшуюся к нему спиной. Он сделал шаг вперед, и его пятка по чему-то заскользила. Он покачнулся и чуть не упал, но сумел удержать равновесие – старая привычка абордажных времен заржавела, но не подвела. Фигура у перил не шевельнулась, не обернулась. Он увидел, что на спине у чужака висит длинный меч в ножнах, засомневался, сможет ли тот выхватить лезвие с достаточной скоростью, и почувствовал, что немного расслабился.
Бросил взгляд вниз и увидел, что наступил в кровь.
И действительно, палуба была выкрашена этой жидкостью – ее брызги, полосы и лужи растеклись вокруг четырех лежащих тут и там тел, одно из которых еще шевелилось, но не очень сильно.
Вир их подсчитал, потому что укоренившиеся привычки грабительских дней взяли верх, но в это же время от невероятности происходящего в голове у него раздался высокий ноющий свист, какой иной раз поселяется в ушах от чрезмерной тишины. Четверо, все хорошо вооружены. Двое в свободной непримечательной одежде, с короткими мечами в ножнах у бедра, один из них с повязкой на глазу, – несомненно, Гортовские ветераны, которым платили в основном за работу веслами, – и еще двое в дешевых кольчужных жилетах и открытых шлемах, вооруженные пиками на коротком древке; по оружию Вир узнал в них гвардейцев портовой администрации. Все они были мертвы, за исключением того, с повязкой на глазу, который все еще пытался подтянуться к корме, дюйм за дюймом, лежа на животе, оставляя широкий кровавый след.
