Присутствие двенд усилилось, но он все еще не чувствовал, что они его заметили. Однажды – как будто в другой жизни – в Луговинах Ситлоу преследовал его на заре сквозь мангровую рощу, шел по пятам почти до самого дома, сквозь туман, а потом придвинулся тем немыслимым образом, какой возможен только в Серых Краях, и устремил взор на языкатого, вспыльчивого молодого мечника, который вознамерился ему досадить. Гил знал, что не забудет это чувство, и прямо сейчас он его не ощущал.
«И все же…»
Он призвал глиф-завесу, один из самых сильных. Это не сделало бы его невидимым для глаз олдрейнов, но, по крайней мере, поубавило бы их интерес. Просто еще один солдат-человек, поспешно марширующий куда-то с товарищами за спиной. Как там выразился лейтенант Ситлоу о человеческой солдатне… «Словно неприкаянные обезьяны». Гил все еще слышал прозвучавшие в этих словах презрение и отвращение, и он на них рассчитывал. Если Темная Королева подбросит им толику удачи, все глаза в резиденции Финдрича, человечьи и двендские, сейчас должны глядеть в другую сторону – на большой пожар в гавани и разливающееся вслед за пламенем море ярости.
Стуча сапогами по лужам, по мостовой, они дошли до угла Дромадерского ряда, резко свернули на взвоз Придворных Почестей. В конце улицы, менее чем в ста ярдах от них, поблескивал мокрым фасадом из резного камня особняк Слаба Финдрича, перестроенный из склада. Подъем был не очень крутой – «Да уж, точно не Виселичный Пролом, мать его…» – но не стоило удивляться, что Финдрич даже в таком месте отыскал холм, чтобы взгромоздиться на вершину.
Рингил оскалил зубы. Капли дождя затекали ему в рот.
Он обнажил Друга Воронов.
– Ну ладно, – крикнул он сквозь ливень. – За мной. Покончим с этим! Да здравствует Империя, да здравствует честь! Рубите любого, кто преградит вам путь!
Они единым усилием преодолели небольшое расстояние до входной двери Финдрича. Плеск шагов по лужам на улице прозвучал как барабанная дробь, и тонкие струи дождя хлестали Гила по лицу. Казалось, что-то твердое подталкивает его в поясницу. Пройдя десять ярдов, он сбросил глиф-завесу и на освободившемся месте быстро развел костер силы. Издал вой, вырвавшийся из самого нутра, вскинул к двойным дверям руку с пальцами, скрюченными как когти, – и сломал эти двери. Дубовый брус по другую сторону треснул, подобно зубочистке, – Рингил почувствовал, как он поддался, и ощутил, как верхняя петля на левой половине входа вывернулась из косяка, точно гнилой зуб. Двери с обеих сторон ударились о каменную кладку, отскочили, перекосились и повисли.
Внутрь, в брешь.
Они не встретили никакого сопротивления; они не встретили вообще никого. Внутри их ждало освещенное факелами сводчатое пространство и двойные каменные лестницы, величественно поднимающиеся на верхние уровни, где признаков жизни было не больше, чем в руинах. Дом Финдрича был одним из первых в квартале складов Болотного братства, возведенных в те времена, когда гавань все еще представляла собой заиленную стоянку, годную для рыбацких плоскодонок – и не более того. В то время трелейнские торговцы развивали сухопутные пути: длинные караваны водили по лабиринтам болот надежные люди, и за разрешение этим заниматься щедро платили. Купцы, которые тогда строили себе обиталища в Эттеркале, были людьми мистической силы и богатства, и их архитектура этот факт отражала. В мельтешении теней и света факелов, чье пламя заплясало как безумное от внезапно ворвавшейся вместе с ними бури, Рингил увидел повсюду дорогие барельефы и изваяния – фризы, изображающие тяжело нагруженных вьючных животных посреди пышной болотной растительности, груды товаров на рыночных лотках, столбики монет и весы пробирного мастера, и повсюду повторяющийся мотив в виде людей в масках на страже. Караваны вели фигуры в масках, надсмотрщики в масках властно указывали на собранные богатства, мечники в масках, скрестив руки, стояли позади столов с монетами. А за парными каменными лестницами с балюстрадами наблюдали две статуи чудовищно мускулистых героев из Болотного братства, в капюшонах и масках, с суровыми челюстями и едва заметными улыбками – изваяния как будто презирали самонадеянность Рингила, который осмелился сюда войти.
Судя по состоянию каменной кладки, помещение недавно отреставрировали. Гил фыркнул, вытер капающую с носа воду.
– Гребаный позер. Такой же, каким всегда был, Слаб. Прежнее Братство кем-то вроде тебя и задницу бы не подтерло, а теперь ты притворяешься наследником всего этого?
Ракан моргнул, глядя на него в свете факелов.
– Что?
Клитрен, стоявший с другой стороны, выглядел озадаченным. Гил вздохнул.
– Неважно. Пойдем наверх.
Пока они поднимались по правой лестнице, никаких признаков жизни не было видно. Он потянулся к двендскому присутствию, обнаружил, что оно все еще ощутимо, но теперь кажется каким-то взбаламученным, растерянно мерцающим, что на его памяти случилось лишь однажды.
– Вот именно, – тихо пропел он в темноте. – Я у вас за спиной.
Они прошли по освещенному факелами коридору с двумя рядами тяжелых запертых дверей, за которыми, насколько он мог судить, не было ничего живого. Воздух был спертый и затхлый, и теперь, когда Рингил вышел из-под дождя, он почувствовал запах собственной промокшей одежды. Он сморщил нос.
«Забавно, я бы уже ожидал какого-то сопротивления. Это совсем не похоже на Слаба».
– Смотри в оба, – пробормотал он Клитрену.
Коридор переходил в нечто вроде широкого приподнятого атриума с каменным полом с узором в виде сот. Дождь падал сквозь открытое пространство наверху, пропитывая камень и просачиваясь до первого этажа. Внизу раздавался глухой, почти музыкальный плеск. Под карнизом, окаймляющим центральную часть и дающим укрытие от дождя, стены были изукрашены барельефами с теми же узорами, какие он видел в вестибюле внизу. Свет факелов струился из углов.
– Дегенерат и клятвопреступник! Стой, где стоишь!
«О, начинается…»
Но это был не Слаб Финдрич. Голос звучал слишком молодо и помпезно, слишком много в нем было отрывистого возбуждения, и ничего от апломба Финдрича с его мертвыми глазами.
Впрочем, голос был смутно знакомым…
– Ты уже один раз удрал и спрятался от меня, изгой. Уклонился от назначенной встречи на поле у холма Бриллин и прислал вместо себя нищего пьяницу. Теперь снова подожмешь хвост?
«Ах да».
Как будто теплая волна прошла через нижнюю половину его тела, как будто какая-то неясная похоть скрутила внутренности. Он сделал успокаивающий жест людям за своей спиной и опустил Друга Воронов, пока острие не коснулось пола с узором в виде сот.
– Привет, Каад, – сказал он в темноту. – Какой приятный сюрприз.
Из углов атриума выходили бойцы в униформе егерского полка, по меньшей мере треть держала у бедра взведенные арбалеты, а у остальных были наготове мечи или топоры. Рингил прикинул, что их человек пятнадцать – сказать наверняка было трудно из-за неровного света. Неплохое соотношение, раз уж засада лишилась элемента внезапности. Из их числа выделялись две стройные прямые фигуры: один мужчина был постарше, но шагал все еще бодро, а другой – повыше, мускулистее и с мечом в поднятой правой руке. Блестящую серебряную кольчугу до середины бедра он натянул, похоже, в спешке. Искон Каад, Верховный распорядитель… чего-то там. Гил позабыл, как в точности звучало наименование его синекуры. Так или иначе, этот юноша был прытким посланником честолюбивой семьи Каад, пылким мстителем за оскорбление ее неоперившейся чести. Он обучался владению мечом в тренировочном зале и был в этом деле довольно ловок, что, вероятно, подтвердил бы несчастный, вдрызг пьяный призрак одного ветерана по имени Дарби, если бы только его можно было призвать оттуда, куда унеслась его растерянная душа.
