С Либерализацией и подъемом ассоциации работорговцев Эттеркаля манерные маневры стали второстепенным делом. Стража стояла на бульваре Черного Паруса главным образом потому, что хозяева Эттеркаля хотели, чтобы там кто-то был. Вход в Соленый Лабиринт, в особенности из района, кишащего неизвестно какими иностранными шпионами и прочими тварями, подлежит тщательному контролю и отчету. Стражники требовали от каждого сведений о том, куда он направляется, с кем встречается и по какому делу. Количество было ограничено, имена записывались. Персон из списка нежелательных, чересчур вооруженных или просто вызвавших подозрение по какой-нибудь причине – да всех, кто не нравился Страже, – немедленно разворачивали.
Этой ночью через Черный Парус можно было бы переправить целую армию с осадными машинами, никто бы и глазом не моргнул. В Тервинале пылали пожары, некоторые были хорошо видны на улицах, выходящих на бульвар, и стражников, какие могли здесь быть ранее, след простыл. Это было повторение сцены на взвозе Караванного Вожака, но с удвоенным количеством заброшенных баррикад и оставленных под дождем жаровен. Со стороны дипломатического квартала до Рингила донесся слабый лязг железа и крики сражающихся.
– Мы сейчас переходим в Тервиналу, – сказал он специально для Анашарала. – Нас двадцать два человека. Пять тяжело ранены. Никаких признаков сопротивления – думаю, будем у стены восточной гавани через час или меньше.
«Я сообщу об этом командиру Ньянару».
Они нырнули в гущу улиц на дальней стороне, избегая предательского сияния пожаров. Шли по тихим темным улицам, которые выглядели так, словно избежали беспорядков. Гил держал в голове ярко очерченную карту, намечая повороты и стараясь держать более-менее прямой курс на набережную. И здесь он тоже был как дома, храня в памяти дюжину или больше ночей, в которые тайком крался после жестоких вторжений в Эттеркаль и быстрых отступлений оттуда. Подобное не очень-то соответствовало его текущим потребностям: нельзя красться с двумя десятками людей за спиной, как можно с двумя или тремя, но все же…
– Это не будет… забыто, мой господин. Можешь не сомневаться.
Менит Танд оказался рядом с ним. Магнат-работорговец ускорил шаг, чтобы догнать Рингила, и в результате немного запыхался. Рингил хмыкнул.
– Забыто кем?
– Ну, конечно же, соратниками Финдрича и вообще всей Трелейнской Канцелярией. – Танд нашел в себе силы слегка ухмыльнуться. – Ты унизил их совершенно ошеломляющим образом. Но это не то, что я имел в виду. Совершенно серьезно, господин Рингил, я у тебя в долгу. Мы все.
Рингил бросил на него недоверчивый взгляд.
– Я думал, что у тебя достаточно рычагов, чтобы легко сбежать, как только стихнут крики. Уж тебе-то это по силам, Танд. Круги, в которые ты вхож, профессиональная вежливость и все такое прочее.
– Боюсь, что не во время войны. На самом деле обращение с нами в заключении было довольно жестоким. Совсем не то, что я ожидал.
– Да? Вот что случилось с Шенданаком?
Работорговец поджал губы.
– Нет, это следствие его разногласий с Драконьей Погибелью. К тому времени, когда каперы прибыли в Орнли, твой друг уже погрузил его в кому. Он очнулся лишь позже, во время путешествия на юг.
Гил моргнул.
– Это сделал Эгар? Почему?
– Боюсь, у меня нет четкого представления. Я думаю, это как-то связано со ссорой из-за местных шлюх. – Танд пожал плечами. – В конце концов, мы говорим о маджаках.
На мгновение перед его мысленным взором возник ухмыляющийся Эгар Драконья Погибель. Головорез в шрамах, по виду – неубиваемый.
Потерянный навсегда.
Рингил стиснул зубы, подавляя чувство утраты и угрызения совести, пришедшие вместе с ним. Спрятал их подальше.
– А разве тебя не могли выкупить? – спросил он, просто чтобы как-то заполнить тишину.
Работорговец покачал головой.
– Не так-то просто, нет. Боюсь, если бы ты не пришел за нами, мы бы по меньшей мере несколько лет жизни провели в очень неприятном заточении. Может, нас бы даже казнили как шпионов, хотя бы для того, чтобы успокоить толпу, когда война обернется не лучшим образом для Трелейна.
– Ну, война – такое дело.
– О да, конечно. – Танд глубокомысленно кивал сам себе, пока они шли. – Не самое разумное предприятие даже в лучшие времена.
– Поговори об этом с императором.
– Да. – Теперь слова звучали задумчиво и с какой-то преувеличенной тяжестью. – С нашим возлюбленным императором.
Дальше они маршировали молча, а отголоски сказанного унеслись в дождь и темноту. Широкий бульвар, по которому тяжелой поступью шел отряд, заканчивался перекрестком пяти улиц. С той, что располагалась напротив, доносились крики, взрывы грубого дикого хохота, и языки пламени выпрыгивали из окон первых этажей. Там были какие-то фигуры – они сцепились в жестокой схватке с переменным успехом, вопили на наомском и каком-то другом языке, чьи ритмы Рингил как будто узнал, но не мог назвать. Трудно было поверить своим глазам, но похоже, кто-то проник в посольство Шактура и теперь занялся его поджогом.
Он обратился к карте в своей голове. Та еще морока, но можно обойти этих ребят, свернув налево, а потом вернуться на прежний маршрут по Расселине Свечника и выйти на бульвар Рассвета, расположенный дальше. Еще четверть мили или около того, не идеальный вариант, но…
Три оборванные фигуры вприпрыжку бежали по улице прочь от горящего посольства, освещаемые пламенем за их спинами. Рингил увидел украденные роскошные наряды, натянутые поверх истощенных, костлявых тел, две сабли и пику. Один из мародеров-каторжников нацепил шляпу с широкими мягкими полями, другой, похоже, носил льняной парик. Они завопили при виде Гила и остальных, в сомнении приостановившихся на перекрестке, и ринулись навстречу новым жертвам, размахивая оружием и ухмыляясь. Они как будто не заметили, сколько людей стояло за спиной Рингила. Возможно, они были пьяны – от свободы и ярости или от чего-то еще.
– Тебе придет конец сегодня, страж? – злорадно спросил тот, что в шляпе, и пустился в пляс по булыжной мостовой. Спереди на его ворованных штанах виднелась кровь. Ухмылка обнажала скудный набор зубов. – Ведь сегодня же?
– Отнюдь, – коротко ответил Рингил.
Он шагнул вперед, резко вскинул свободную левую руку и скрючил два пальца как когти. Каторжник выронил саблю и с криком упал на колени, прижав руки к глазам.
Два его товарища разинули рты.
– Вы меня с кем-то перепутали, – сказал Рингил. – А теперь пошли вон.
Второго предупреждения им не понадобилось. Оба побежали обратно по той же улице, откуда пришли, оставив на мостовой пику, саблю и окровавленный льняной парик, – все это валялось рядом с их корчащимся визжащим приятелем. Рингил сделал боковое рубящее движение когтистой рукой – и крики и борьба каторжника прекратились. Его тело замерло, как будто сломалось.
