Он не мог освободиться и уж точно не мог воспользоваться икинри’ска.
Если магия вообще сработала бы здесь.
Какое-то время он размышлял над иронией судьбы: подумать только, его принесут в жертву Соленому Владыке, в то время как Даковаш со своими приятелями из Темного Двора явно потратили не один год, двигая небо, землю и еще кое-какие места, чтобы превратить его в своего паладина.
«Кстати, о Даковаше – где этот скользкий ублюдок, когда он так нужен? Или Фирфирдар, Хойран и прочие, если уж на то пошло».
«Двор всегда верил в твою способность отыскать собственный путь. Это нас в тебе и привлекает».
«Спроси себя: какой толк любому божеству от верующих, которые постоянно дергают его за рукав, как дети, которых матери окружили чрезмерной заботой?»
Ну да, конечно.
Потом он некоторое время дремал, стараясь не обращать внимания на резкую боль во рту, пересохшее горло и одеревеневшие мышцы. Интересно, нельзя ли попасть в Серые Края каким-нибудь способом, не требующим колдовства? Время от времени ему случалось там проснуться в разгар лихорадки или пьяным, не имея ни малейшего представления о том, как все случилось. Если призадуматься, он не знал, стоит ли благодарить за это перемещение кого-то из темных богов, или он каким-то образом все сделал сам, а потом забыл. Или, быть может, все эти случаи – просто сны, и он на самом деле не бывал ни в каких Серых Краях.
Если уж на то пошло, даже если он сумеет туда прорваться сейчас, разве не окажется по-прежнему связанным, прикрученным к этой гребаной койке?
«Каким шагнешь из собственного мира, в точности таким и окажешься на Задворках».
Хьил объяснял Гилу то, что когда-то объяснил ему отец. Мудрость, полученная от Существа-на-Перекрестке, передавалась от одного безземельного владыки к другому. Это, по словам Хьила, было как-то связано с консервацией, хотя что именно консервировалось и в каком сосуде, он понятия не имел. Может, речь о тех загадочных длинных банках, штуковинах из черного стекла, лежащих на ржавеющих полках высотой по пояс или сваленных кучей, на которые они время от времени натыкались во время своих странствий…
В первый раз, когда Хьил показывает ему «банки», он пытается взять одну с верхней полки и испытывает легкое потрясение от ее тяжести. Сосуды тонкие, слегка сужающиеся, длиной примерно со средний меч, а толщиной в нижнем конце – как один из тех кольев, из которых строят оборонительные сооружения. Но весит эта штука больше самого тяжелого походного ранца, который ему приходилось поднимать. Закрытые «банки» теплые на ощупь и увенчаны на суженном конце грубо закругленными пробками, которые, честно говоря, напоминают ему не что иное, как конец огромного напряженного члена. Нет ни ручек, ни креплений для переноски, так что он держит эту штуку на полусогнутых руках, как будто огромную корягу для костра, и, прижимая к груди, пыхтит от натуги. На стойке рядом с первой «банкой» есть место для второй, но он сомневается, что смог бы удержать обе. Он и одну-то не пронесет больше пятидесяти футов, не опустив на землю, чтобы перевести дух.
– Это что еще такое? – спрашивает он у Хьила еле дыша.
Князь-колдун пожимает плечами.
– Ты спрашиваешь не того человека. Их нельзя открыть, и они не ломаются. Многие пытались.
Рингил, охнув, бросает странную штуковину и отскакивает, чтобы она не отдавила ему ноги: Хьил оказывается прав: сосуд падает, задевает угол ржавой стойки, а затем катится по полу, но с виду это не причиняет ему никакого вреда. Он присаживается на корточки и осторожно перекатывает штуковину по полу туда-сюда, но не видит повреждений – даже царапин нет.
Однако в ходе поисков он обнаруживает единственное несовершенство на поверхности «банки»: примерно на трети длины, если смотреть от крышки, на гладком черном стекле выгравированы мелкие строчки на неведомом языке. Рядом с ними столь же крошечное изображение человеческого черепа, который явно раскалывается под воздействием чего-то вроде солнечных лучей, только вот падают они не от солнца, а от замысловатого символа в виде двойного узла или, может, пары пустых овальных глаз, которые слегка соприкасаются посередине и глядят наружу.
Он не может прочитать текст, не может расшифровать символы. Но что же это может быть, если не предупреждение или некое сдерживающее заклятие?
Хьил позади него нетерпеливо переминается с ноги на ногу.
– Если будем так долго корпеть над каждой потерянной штуковиной, какую можно отыскать на Задворках, так и не доберемся до утесов с глифами.
– Они все так помечены?
Князь-колдун вздыхает.
– Да. Все, какие мне случалось рассматривать, помечены именно так. И нет, я понятия не имею, что это значит. Проведешь на Задворках достаточно времени – и привыкнешь к таким вещам. А теперь пошли отсюда.
Рингил проводит кончиками пальцев по мелко вырезанным значкам, чувствует крошечные отпечатки сквозь мозоли, которыми его наградила жизнь, посвященная фехтованию. Потом он окидывает взглядом болотную равнину вокруг них, пустое серое небо, под которым эти штуки пролежали брошенными бог знает сколько тысяч лет, – и дрожь пробегает по его спине.
Он не может прочитать, не может расшифровать заклинание. И внезапно понимает, что ему этого и не хочется.
Во время того же путешествия, позднее – кажется, что через несколько дней, но разве в Серых Краях можно сказать наверняка? – Хьил немного смягчается и сворачивает с мощеной дорожки, по которой они следуют. Он показывает Рингилу место между стоячими камнями, где на земле разбросаны другие такие же сосуды, все открытые. Гил наклоняется, чтобы поднять один – и обнаруживает, что он почти невесом. Это комичный момент: он поднимает штуковину, прилагая избыточную силу, отчего едва не падает на задницу. Восстанавливает равновесие и видит, что Хьил ухмыляется.
– Очень смешно, мать твою.
– Да, я так и думал, что тебе понравится.
Гил осторожно перекатывает «банку» туда-сюда на ладонях, помня о гнездящихся болотных пауках и кое-чем похуже, но изнутри ничего не вываливается. Пробка в форме головки исчезла с узкого конца, на земле ее нигде не видно. Поверхность «банки» прохладная, почти холодная на ощупь, черное стекло сделалось мутно-серым и по всей длине покрылось, как он замечает, приглядевшись, плотными завитками узоров. Когда он поднимает «банку», чтобы заглянуть в нее, там ничего не видно – только узкое пустое пространство и все тот же рисунок из завитушек, сквозь который просачивается свет, вычерчивая внутри пестрые узоры, похожие на карандашный эскиз и странно успокаивающие.
– Мне казалось, эти штуки подходят, чтобы в них кто-то поселился, – говорит он, взвешивая сосуд двумя руками.
Хьил кивает.
– Да, но никто на такое не осмеливается. Понюхай.
Заподозрив очередной розыгрыш, Гил подносит открытый конец «банки» ближе к лицу и принюхивается. Улавливает запах, похожий на недавно прогремевший гром, – приходится снова принюхаться, чтобы убедиться, что ему не померещилось, – да, точно, и на этот раз запах ощутимее и ближе, – тот самый густой аромат, которым насыщается воздух, когда где-то поблизости ударяет молния, но размытый, превратившийся в тень самого себя, как если бы Рингил мог каким-то образом почуять шлейф, оставшийся после грозы, прошедшей в этих местах тысячу лет назад…
