Он недоверчиво глядит на Хьила.
– Ага. – Князь-колдун уже не ухмыляется. – А теперь прислушайся.
Позабыв про боязнь шалостей, Гил опускается ухом к открытому концу «банки», и на этот раз его чувства достаточно обострены, чтобы все распознать с первого раза.
Где-то на самой границе слышимости он улавливает звук – постоянное бурление, шипение, как будто в соседней комнате на раскаленной сковороде кипит масло. Или шипение и треск миллиона невидимых крошечных змей и жучков, которые, по словам Грашгала, – «Спасибо, дружище, вот лишних ночных кошмаров мне-то и не хватало…» – существовали на каждом клочке человеческой кожи, как бы часто сам Рингил и прочие люди ни мылись. Или – его разум все слабее цепляется за новые сравнения – на бесконечную последовательность только что закаленных мечей, которые погружают в холодную воду в дальнем конце дворцового коридора в тысячу ярдов длиной, где под сводами гуляет эхо.
Он снова поднимает голову, не в силах сдержать порыв заглянуть в пятнистый серый свет на дне «банки», как будто, невзирая на слова Хьила и собственную предыдущую проверку, все-таки надеется увидеть какое-то живущее внутри насекомое.
– Ты это слышишь?
Рингил оцепенело кивает. То, как этот шум его взволновал, совершенно не вяжется с громкостью или происхождением звуков. Волоски у него на затылке встают дыбом, по шее пробегает холодок. Может, так себя чувствуют псы, когда надвигается буря?
– Значит, ты молод. – У князя-колдуна мрачное лицо, улыбка умирает на его губах. – Отец говорил мне, что наступает такой возраст, когда ты уже не можешь слышать эти звуки. Не старость – ему самому было всего тридцать с небольшим.
Гил качает головой.
– Не расстроюсь, если больше никогда этого не услышу. – Он настороженно оглядывает разбросанные штуковины. – Они…
– Да. Все такие. Можешь попробовать еще одну, если хочешь.
– Спасибо, я пас.
А позже, когда каменный круг остается позади и они снова направляются к мощеной дорожке, он тихо спрашивает Хьила, для чего, по его мнению, эти длинные сосуды, не слышал ли он когда-нибудь объяснения их сути.
Хьил некоторое время молча идет рядом с ним, прежде чем заговорить.
– В том, что я узнал про икинри’ска, ничего о них нет, – наконец говорит он. – В историях, которые рассказывает мой народ – тоже. Я думаю, они для этого слишком стары.
Опять тишина, которую нарушает лишь негромкое хлюпанье их сапог по заболоченной земле. Они возвращаются на мощеную дорожку и ускоряют шаг.
– То, что на них написано, похоже на какое-то заклинание, – говорит Гил, подталкивая Хьила к продолжению рассказа. – Что-то вроде защиты.
– Возможно. – Хьил останавливается и смотрит назад, туда, где стоячие камни все еще пронзают ровный горизонт, темнеющий в блеклом подобии вечера. Он вздыхает. – Послушай, я всего лишь дешевый фокусник, попрошайка возле утесов икинри’ска. Я могу полагаться только на смутные, полустертые намеки и собственную чуйку. Я всего лишь гадаю. Но мне кажется, что на Задворках случилось что-то плохое, очень-очень давно, так давно, что, быть может, даже боги не всё помнят. Я думаю, люди – или народ, похожий на людей, ты же сам видел тот череп – были как-то в этом замешаны, и я думаю, они принесли сюда те сосуды, чтобы сыграть свою роль, какой бы она ни была. Они инструменты – или, быть может, оружие.
В густеющих сумерках он поворачивается к Рингилу лицом.
– Что бы ни намеревались сделать те люди, я думаю, они потерпели неудачу. Я думаю, их… – Беспомощный взмах рукой. – …куда-то унесло, и инструменты – все, что осталось. Но что бы они ни сделали, я думаю, это причинило вред, который до сих пор откликается, – возможно, он никогда не исчезнет полностью.
Хьил переводит дух, окидывает взглядом слегка светящуюся грязно-белую мощеную дорогу, на которой они стоят.
– И, мне кажется, это ты и слышишь. Застрявшее во времени эхо той погибели, которая вырвалась из этих сосудов, когда их открыли.
Скрежет засова на двери каюты пробудил его от размышлений, которые каким-то образом перешли в прерывистую дремоту. Гил понятия не имел, сколько времени прошло. Он окинул взглядом свое обмотанное веревками, обездвиженное тело и не увидел никакой полезной перемены во мраке – похоже, одних снов, без посторонней помощи, для перехода в Серые Края все-таки недостаточно.
Дверь со скрипом отворилась, совсем не так яростно, как Клитрен хлопнул ею, выходя. Может, он немного успокоился, сделал несколько кругов по палубам и осознал наконец-то свою победу. Может, и воды принес. От этой мысли у Рингила перехватило горло, от жажды задвигался кадык. Он поборол сильнейшее желание повернуть голову и посмотреть. «Ничего ему не давай, Гил. Никакой слабости, которой можно воспользоваться, никакого удовлетворения, никакого подчинения, разве что его из тебя гребаными клещами вырвут…»
Тусклый колышущийся отблеск фонаря, который внесли в каюту, и порожденные им тени, пляшущие на потолке и стенах. Рингил услышал, как фонарь опустили на пол.
Его щеки коснулась мозолистая рука мечника. На миг он удивился – неужели под грубоватым предложением дружбы, с которым Клитрен обратился к нему в Хинерионе как наемник к наемнику, скрывалось нечто менее грубое и мужественное? Какой-то проблеск влечения, и…
Пальцы мечника погладили его щетину. Коснулись выступа скулы под глазом. Он распознал в этой ласке лукавую издевку палача, прелюдию к какому-нибудь зверскому издевательству.
«Вот, значит, как все обернулось».
Он отбросил надежду на воду, как и все прочие надежды.
Ласкающая рука отпрянула.
Глава девятнадцатая
Оцепенев на пару секунд, Арчет поняла, что происходит.
Взметнувшиеся перед ней бурные океанские волны быстро уступили место конструкции, которая располагалась внизу. Обширная решетка из прилегающих друг к другу пятиугольных платформ с грохотом поднялась над водой, заполнила пустоту внутри кольца и продолжила подниматься, ступень за ступенью, к опорной колонне посередине. Взбаламученные галлоны морской воды с шумом струились с зазубренных металлических террас, словно огромный многоуровневый водопад, а платформы все продолжали выстраиваться в ровный конический зиккурат, по уровням которого можно было без труда подняться примерно до середины колонны.
Где внезапно появилось отверстие.
– Тебя пытали, дитя мое?
Вода все еще стекала со стремительно выросшей конструкции. Арчет, зачарованная открывшимся зрелищем, с трудом различила голос, не говоря уже о языке, на котором он говорил, или о конкретных словах. Она взглянула на Эгара, который стоял рядом, такой же завороженный.
– Что?
