Он помнит, как впервые увидел утесы. Помнит, как его вывели из кошмара через расселину, которая открылась у их подножия. Помнит, что это Хьил его вел – или он шел первым, а Хьил следом – теперь уже неясно, он видит и то и другое мысленным взором, и кажется, что это случилось тысячу лет назад с совершенно другим человеком, – и он помнит, что каждый дюйм поверхности той расселины был тщательно покрыт глифами икинри’ска. Он помнит, как вышел оттуда, повернулся и узрел громадную, бесконечную протяженность утесов, из которой только что появился, и как на него внезапно обрушилось понимание: они тоже покрыты, вплоть до последнего дюйма, теми же крошечными надписями.
После этого все становится еще сложнее.
Он помнит, что Хьил его оставил, но взамен появилось – или нет? – что-то другое. Что-то сгорбленное нависало над его плечом, оставаясь невидимым, потому что он не смел обернуться и посмотреть. Что-то протягивало из-за его спины длинные изможденные конечности и ловко постукивало по последовательностям глифов тут и там – и от каждого прикосновения эти последовательности начинали светиться, как будто озаренные Лентой. Он помнит, как всматривался в глифы, и каким-то образом знал, какие нужно читать, где их искать, как истолковывать. Ранние примеры, заученные под руководством Хьила, – нарисованные на песке или в дорожной пыли, нацарапанные мелом на камне, словно детская имитация того, что было вырезано здесь, – растаяли, как музыка, когда поднимается занавес в начале главного представления. Все, что он знал, было выдавлено – и раздавлено – чем-то темным, массивным, действующим через Рингила.
Он помнит, как от этого болела голова.
Он не помнит, сколько пробыл там и как вернулся. Только то, что все закончилось пламенем и яростью в рассыпающихся руинах храма в Афа’мараге.
Гил вспоминает, устремив взгляд на горячий воздух над костром, и кажется, что там, в темноте, кто-то сидит с ухмылкой черепа на устах и ждет своего часа.
Он не уверен, но такое чувство, что у этого существа его лицо и шипастая железная корона.
Он ждет, не уйдет ли оно, но этого не происходит. В молчании выдерживает взгляд существа, подавляет дрожь и ждет еще некоторое время.
– Ну ладно, – наконец говорит он существу. Но лишь убедившись, что оно опустило глаза первым.
Потом встает и заползает в палатку вслед за Хьилом.
Он сам не знает, что им движет – потребность найти приют или что-то еще.
Обездоленный князь притворяется спящим, пока Рингил скользит под гору одеял и пристраивается позади него, обнимая. Но когда Рингил скользит рукой по красноречиво напряженному животу, обхватывает рукой член и мошонку, шепчет в затылок: «Я знаю, ты не спишь» – в этот самый момент Хьил стонет и открывает глаза. Он твердеет от нежного прикосновения Рингила за несколько секунд, тянется к нему и обнаруживает, что тот уже возбужден.
– Я тебя хочу, – произносит Рингил почти беззвучно ему на ухо, и это чистая правда. Он сильно дергает партнера за стояк, переворачивает его под одеялами, отбрасывает их и берет головку члена Хьила в рот. Обездоленный князь стонет и запускает пальцы в волосы Рингила, но тот отстраняется, сжимает хватку.
– И что там про всякую хрень с черной магией, м-м?
– Я… ничего… не останавливайся, Гил, мать твою, не останавливайся…
Он обращается к обширным воспоминаниям о ролевых играх с Милягой.
– Так ты хочешь, чтобы я стал твоим хозяином черным магом, верно, тварь?
– Нет, я не… дело не в этом… – Рингил опять начинает работать ртом, и Хьил изгибается как натянутый лук. – Да, да, хорошо. Прошу тебя, умоляю. Возьми меня, темный повелитель, трахни меня, трахни.
– Тогда меня надо смазать, верно?
Он встает над Хьилом на колени, все еще действуя рукой. Водит членом по лицу князя-бродяги, по его жадному рту, наконец позволяет партнеру принять себя внутрь. Обхватывает голову Хьила руками с нежностью кормящей матери – ценой чудовищного напряжения удерживает под контролем свирепые чувства, ревущие внутри, – и мягко водит сосущим ртом обездоленного взад и вперед. Элегантным движением отпускает пульсирующий член обездоленного князя, собирает слюну во рту и обильно сплевывает в свободную руку. Протягивает руку к щели между вздымающимися сжатыми ягодицами Хьила, мягкими круговыми движениями пальцев вводит слюну, пока не решает, что тот готов.
Высвобождается, действуя быстро, перекатывает Хьила – внезапно для этого не требуются усилия. В последний раз мазнув слюной по головке собственного пульсирующего члена, забирается на партнера, широко раздвигает ноги Хьила и осторожно входит в него. Наклоняет лицо так, что до лица Хьила остается дюйм, и шепчет ему, глядя в глаза:
– Твой черный маг ебет тебя сейчас, обездоленный князь.
Из горла Хьила вырывается невнятный звук, выражающий согласие. Гил проникает глубже, действуя в ритме собственных слов:
– Забирает у тебя все, все без остатка забирает.
Голова Хьила покачивается туда-сюда под его головой. Он рывками целует пыхтящий рот, словно атакующая змея.
– Отдайся тьме, – шипит он. – Сдайся, впусти меня.
И внезапно горячие липкие брызги летят ему на живот, бьющий фонтаном член Хьила содрогается, как умирающий от удара ножом, а его собственный, погруженный глубоко, тотчас же отвечает – и как будто волна белого пламени прокатывается от взрыва вдоль твердого как железо ствола в пах, – и теперь все кончено для обоих, осталась лишь дрожь, крепкие, стискивающие объятия, влажные поцелуи и стоны, лихорадочное забытье…
Потом, когда они лежат, растянувшись друг на друге, со спутанными конечностями, полураздетые, под беспорядочно наброшенными одеялами, Рингил выскальзывает из укрытия и наносит удар. Он улыбается, хотя на самом деле чувствует себя совсем иначе.
– Ну так… э-э… черная магия, Хьил? Что все это значит?
Обездоленный князь не шевелится, но внезапно в его неподвижности появляется нечто новое – напряжение, которого раньше не было. Рингил это чувствует в каждой точке, где они соприкасаются, как будто плоть Хьила сама по себе отстраняется от него. Когда тот говорит, его голос кажется странно потерянным.
– Это неважно.
– Да уж, яйца Хойрана, «неважно». Мы оба кончили с силой прибоя во время шторма. – Гил целует партнера в шею, прижимается ближе, обнимает крепче. – Ну валяй, говори. Что происходит?
Хьил качает головой. Движение небольшое, но похоже, что он отчаянно пытается от чего-то освободиться. Его слова падают нерешительными, припадочными, короткими вереницами.
– Я не знаю, это… у моего народа есть легенды. О том, как мы оказались… там, где мы сейчас. Я тебе рассказывал… про Бедствие с Юга. Про то, как они разрушили наши дворцы и храмы. Сожгли города, сровняли с болотами. Рассеяли нас, загнали на Задворки.
