Есть простые, как набросок, отражающий их предназначение и выполненный с помощью той материи, какую владельцам удобнее всего было использовать. Есть замысловатые, с резьбой или литьем, с гербами и завитушками, символами, которые должны смягчить и приукрасить сугубо практичную суть: два шеста и поперечные ступени. Некоторые явно созданы для рас, чьи конечности по пропорциям отличаются от человеческих. Встречаются древние – дерево потемнело и прогнило насквозь, ржавчина оставила от железа одни ошметки, смола пошла пузырями и потрескалась от чужеродных процессов распада. Но попадаются и новые, из дерева, которое столяр обработал так недавно, что оно еще неровное, как будто лестницу сколотили только вчера и бросили всего-то за пару секунд перед тем, как они с Хьилом тут появились. Из-за лестниц кажется, что утесы одержимы призраками: как будто чей-то взгляд все время устремлен в затылок, как будто кто-то ждет, удастся ли тебе превзойти тех, кто побывал здесь раньше и – в некоем трудно постижимом смысле – только что ушел.
– Кажется, мы снова опоздали к атаке.
Хьил закатывает глаза. Это для обоих далеко не новая шутка.
– Хватай за другой конец, – говорит он, указывая на серебристую лестницу длиной в пять ярдов. Рингил знает по прошлому разу, что предметы из этого металла почти ничего не весят; они справятся с этой штукой, приложив не больше усилий, чем если бы поднимали канат той же длины. – Приставим ее возле того дерева, растущего на скале. Там ты поднимешься.
Они переносят лестницу с минимумом суеты. Рингил отстегивает Друга Воронов и прислоняет к скале – он готов поклясться, что меч, коснувшись испещренного глифами камня, чуть вздрагивает внутри ножен. Он на мгновение устремляет пристальный взгляд на свое оружие. Пожимает плечами. Расстегивает пряжку и позволяет плащу растечься роскошной лужей в высокой траве у ног, ступает на первую перекладину лестницы. О, да. Он поворачивается к Хьилу.
– Может, скажешь, что я должен искать?
– За деревом есть расселина. – Обездоленный князь разводит руками, показывая ее ширину. – Примерно такая. Глифы уходят внутрь. Я хочу, чтобы ты шел по ней до той поры, пока не перестанешь видеть, и отследил одну из последовательностей.
– Какую?
– Не имеет значения. Ты поймешь, что я имею в виду.
Рингил пожимает плечами и начинает взбираться. Вверх, мимо бесконечных нагромождений глифовых строчек, кривых, косых и теснящихся, как наброски убогих улиц на какой-нибудь карте портовых трущоб Трелейна. Лестница начинает слегка вибрировать от его веса, когда он поднимается достаточно высоко. Вдоль истертых известняковых поверхностей пролетает холодный ветер, как будто что-то вынюхивая. Он стонет в закоулках и подле острых краев, ласково треплет волосы и улетает прочь. Сквозь перекладины Гил замечает глифовые последовательности: чем ближе к вершине, тем ближе к камню. Он уже достаточно всего изучил, чтобы замечать в них определенные закономерности, осмысленные сочетания: в глазах людей… известное неизвестное… изменения запутанности… неудачи вышли из-под контроля… остановите, я сойду… Некоторые он умеет встраивать в более длинные цепочки. Некоторые Хьил терпеливо ему объяснял, но пока что не представился внятный повод пустить их в ход.
Есть и такие, от которых – он сам не знает почему, – его пробирает дрожь.
Он подбирается к дереву на скале. Ствол примерно такой же ширины, как предплечье Рингила, и украшен плотной кроной из более тонких веток и пучков серо-зеленых листьев с грубыми краями. Растение достаточно гибкое; у Гила получается протиснуться мимо, но не без труда. По ходу дела он обзаводится парой царапин на лице и руках, пыхтит и пропитывается каким-то темно-зеленым ароматом.
Прямо за деревом – расселина, о которой говорил Хьил: расширяющееся ущелье со входом, заслоненным укоренившимся деревом. Действительно, глифы начинаются у края скалы и уходят внутрь, во тьму. Рингил не видит, как глубоко эта трещина проникает в тело утеса: свет сдается быстрее глифов, и дальше простирается лишь непроницаемая мгла.
«До той поры, пока не перестанешь видеть».
Он одолевает последние ступеньки на лестнице, утыкается сапогом прямо в паутину веток дерева и втискивает верхнюю часть тела в расщелину. Неудобно, но не слишком, и места как раз хватает, чтобы двигать руками.
«Отследи одну из последовательностей».
Те, что находятся прямо у него перед носом, слишком близки – в тесноте он не может отвести локти достаточно далеко, чтобы приняться за дело. Он задирает голову и замечает строчку, которая, похоже, заканчивается как раз там, где сгущаются тени. Рингил подносит к ней руку, опускает средний палец в борозду первого глифа, как заведено, и начинает обводить узор. Ему приходится работать в основном на ощупь, потому что вид частично заслоняет собственная рука.
Первый глиф – незнакомый, хотя отчасти напоминает символы, которые Хьил называет «прочищающими горло». Второй – вариация «изменения запутанности», хоть и странно искаженная. Третий и четвертый с ним связаны, но…
Он испытывает колоссальный шок.
Все равно что получить колючим хвостом ящера из касты воинов по ребрам, которые оставил открытыми на последнем замахе сильно погрызенным щитом. Все равно что слететь с детского стула от небрежного удара отцовской руки по лицу за то, что посмел огрызнуться за обедом. Все равно что ощутить пинок под дых при виде того, как твоего вопящего и умоляющего любовника сажают на кол под улюлюканье и одобрительные крики толпы, и от сострадания выблевать собственную душу. Все равно что почувствовать леденящий душу, бурлящий ток крови по венам позже, когда впервые поймешь, что мог оказаться на его месте.
Все эти – и другие – двери распахиваются в памяти; извергают Рингиловы потроха наружу, обнажают его.
В глубине расщелины слышится костлявый скрежет, как будто длинные изможденные конечности меняют расположение и когти впиваются в скалу, чтобы с силой толкнуть нечто вперед, на свет. И на мгновение кажется, что мощная дрожь пробегает по всей стене утеса, как будто эти утесы – какое-то огромное спящее существо, чью кожу Рингил наконец-то прорезал достаточно глубоко, чтобы разбудить…
Он вываливается из трещины задом наперед.
Теряет опору, которую могла бы предоставить лестница, неосторожно пинает ее вниз. Падает, цепляясь за скалу, отчаянно хватается левой рукой за дерево. Оттого, как резко прекращается падение, выворачивается плечо. Носки сапог скребут по камню, мечутся, выискивают хоть какую-нибудь опору. Каким-то образом кинжал из драконьего зуба оказывается в его правой руке, вытянутой и поднятой в том подобии защитной позиции, на какое он способен. Из-под изгиба желтоватого лезвия Рингил смотрит во тьму в дальней части расщелины, ожидая увидеть, как на свет выбирается то, что он услышал…
Тишина.
Где-то среди ветвей дерева раздается раздраженный скрип. Мягко свистит ветер. С тихим шорохом падает потревоженная грязь.
