Тяжело дыша, смотрю на него, он что-то мне говорит, а я слышу только, как бешено колотится мое сердце.
Роман с улыбкой протягивает Косте новую сигарету, я не выдерживаю, не могу на это смотреть — разворачиваюсь, со всех ног бегу к дому. Я почти у крыльца, когда меня сзади что-то сбивает и распластывает по снежной дорожке.
Костя.
Держит мои руки, чтобы не вырвалась, прижимает к холодному снегу, смотрит в глаза, а потом наклоняется и пытается поцеловать. Я толкаю его, бью в грудь, рычу, когда он повторяет попытку.
А потом просто жду, когда все это закончится. Когда он поймет, что я не хочу, когда увидит меня, а не того, что ему привиделось от такой сигареты.
— Маша… — я понимаю, что он приходит в себя по голосу, в котором отчетливо слышно раскаяние. — Маша, прости. Это так, дурость, баловство, не всерьез. Не буду врать, что впервые, но я этим не злоупотребляю. Просто… на нервах… и больше никогда, обещаю!
Он поднимается, помогает подняться мне. Мы стоим рядом, но смотрим в разные стороны. Он — на дом. Я — на дорогу.
— Не бросай меня, Машка, — он склоняется и прижимается своим лбом к моему, — это в последний раз, клянусь тебе. Я просто не думал, что ты… Я не хотел все испортить. Машка…
И я наконец поднимаю голову, чтобы взглянуть на него. Он растерян, подавлен, он действительно сожалеет. И я бы, возможно, так остро не реагировала, если бы у меня не было перед глазами примера, как далеко может завести такая вот сигарета. Сначала одна, по знакомству. А потом — бесконечная, за любую цену, даже за собственный дом и здоровье родных.
Он пытается обнять меня, но я не могу — слишком резкий, слишком противный запах.
— Хочу спать, — вру ему.
И под его облегченный выдох захожу в дом. Стараюсь незамеченной пройти мимо гостей — не хочу никого видеть, не хочу ничего говорить. Мне просто нужно побыть одной и остыть.
Завтра.
Завтра я еще раз поговорю с Костей на эту тему.А пока…
Я ухожу в комнату,чтобы у нас вообще было это самое «завтра».
Не знаю, как долго я стою у окна. Смотрю на снежинки, на ели, на фонари, которые с радостью освещают настоящий домик из сказки, а чувство такое, что меня забросили в триллер.
Мне жарко, но я не могу даже пошевелиться, не то что сбросить пуховик и снять обувь. Такое ощущение, что сделаю какое-то движение, и все рухнет. И я старательно вытягиваю из памяти все радостные, счастливые моменты, наши мгновения с Костей.
Снова вижу листик на подошве его кроссовок, его улыбку, его затуманенный взгляд, когда он меня целует. Слышу его дыхание, когда мои губы ему отвечают, и мы сплетаемся, кажется, на целую вечность в пьянящем коктейле, который проносится по венам, смешивается с кровью, дурманит сознание, и когда перестаешь понимать, где я, а где он.
«Последнее время я постоянно на взводе, сама понимаешь…» — стучат молоточками по ярким картинкам слова Кости.
Может, он прав? И это моя вина… Три месяца, когда любишь — слишком долго, чтобы не прикасаться, не сгорать в пламени страсти. Другие ведь сгорают… кажется так?
Я слышу, как открывается дверь за спиной, слышу шаги, но не могу обернуться. Нельзя. Ощущение, что этим я все испорчу, не отпускает. Оно сжимает тисками, выкручивает внутренности, испытывает на прочность. Ноги почти не держат, уже не просто жарко, а удушающе душно.
Шаги позади стихают.
Снежинки за окном сметаются с дорожек порывами ветра, а мне хотя бы глоток.
Если он подойдет ближе, и я снова услышу этот одуряющий запах, наверное, задохнусь.
Но проходит какое-то время, туман из сознания чуть рассеивается, и я понимаю, что человек позади меня стоит очень близко, давно в моей личной зоне комфорта, а запаха нет.
Того запаха нет.
Есть другой, с отчетливой ноткой грейпфрута.
Повернуть бы голову, чтобы проверить слепую догадку, но сил нет, все уходит на то, чтобы просто стоять, не вцепившись пальцами в подоконник.
Я даже не дергаюсь, когда на мои плечи ложатся мужские руки. Убеждаю себя, что это не может быть Влад. Просто не может. Не будет же он снимать с меня пуховик, а человек, которого я не вижу, именно это и делает. А потом наклоняется, — я смотрю на его длинные пальцы, — и опускает молнию на моих ботинках, чтобы я могла выбраться из горячего плена.
Заторможено смотрю на часы на запястье, но начинаю шевелиться, и с удовольствием выдыхаю, прикасаясь стопами к паркетной доске.
Это не может быть Влад, не может, и все тут…
Бросаю взгляд вниз, чтобы убедиться в своей правоте, чтобы проверить, есть ли на самом деле часы, но мужчина уже поднялся и снова ровно стоит у меня за спиной. Делаю глубокий вдох, и…
Хвоя, бриз и грейпфрут…
Странная тональность, странный контраст, когда впереди тебя снег, а позади беззаботное лето.
— Что ты увидела? — голос мужчины окончательно крошит надежды, что это не старший брат моего любимого человека.
Молчу. Пожимаю плечами.
— Мария, что ты увидела? — повторяет с нажимом.
Пожалуй, от растерянности, как дико звучит мое имя устами этого человека, я нахожу в себе силы еще раз выставить себя дурочкой и отвечаю ему:
— Наверное, то, о чем давно знали все.
Он разворачивает меня, пальцем приподнимает подбородок, всматривается в глаза, и они у меня расширяются, когда я слышу проклятья.
Он понял.
По глазам вижу, что понял, и с ужасом жду еще и его обвинений. Но вместо этого он встряхивает меня за плечи, заставляет вновь посмотреть на себя и говорит:
— Он не подсел. Просто мается дурью.
— Он почти так и сказал. Сказал, что все это из-за того, что…
Я задыхаюсь под пронзительным, понимающим взглядом. Корю себя: нашла с кем развести откровенность.
Но к своему удивлению, не следует ни пинка, ни словесных пощечин. Может, он просто подумал, что я их сегодня не выдержу, а лежачих не бьют? Понятия не имею, что в голове у этого человека.
Он уходит молча, стремительно.
