Этот мужчина считает, что я достойна не поцелуев, а единственного — открывать шире рот, чтобы его можно было трахать, вбиваться в него. Паника заставляет извиваться, когда я понимаю, что пошло… вот то, что происходит сейчас — именно это пошло, неправильно.
Но запах мужчины так же властен, как взгляд, и я делаю жадные глотки воздуха один за другим и неотрывно смотрю на неприступные губы, зная, что между нами поцелуя не будет.
Нет ни секунды на то, чтобы одуматься, вырваться.
Его колено вклинивается между моих ног единым порывом, раздвигая их. Холодные пальцы опускают молнию, пробираются к теплой коже, миновав тонкую ткань моих трусиков. Прикосновения обжигают, и я вздрагиваю, но не могу пошевелиться. Я полностью в его власти и как под гипнозом.
Звать на помощь? Господи, как это глупо. Если нас сейчас застанут, если кто-то увидит, все рухнет, разобьется на сотни грязных осколков. Но он словно не понимает этого.
Или наоборот именно этого и добивается, потому что палец начинает скользить по моим складкам. На губах мужчины мелькает редкая гостья — улыбка, когда оба мы понимаем, что я уже влажная, хотя он только ко мне прикоснулся.
— Плохая хорошая девочка, да? — шепчет чуть хрипловатым голосом.
В глазах его бездна и я уплываю в нее, тону, а чужие пальцы томительно медленно прикасаются к клитору. Чуть надавливают, чтобы тут же его приласкать. И снова опускаются ниже: палец пытается проникнуть в меня, но входит немного, когда понимает, что эти движения даются туго, слишком туго, даже для пальца.
Он вновь возвращается к cкладкам, но уже не поглаживает пальцем, а трет ребром ладони, заставляя, вынуждая скользить по ней. Серые глаза следят за каждым движением, он прижимается лбом к моему, и дышит в мои губы, отравляя своим горячим дыханием, отравляя громким сердцебиением и уверенностью во взгляде, что все, что происходит сейчас — это неизбежно и правильно.
С каждым новым движением страх расслабляет тиски, и я трусь сильнее о мужскую ладонь, наслаждаясь и поражаясь тому, насколько эти прикосновения отличаются от тех, к которым привыкла я. Они требовательные, жесткие, властные. Он точно знает, чего я хочу.
И когда я пытаюсь скользнуть по ладони клитором, она ускользает.
Ладонь снова сменяется пальцем, который опять проникает немного внутрь, чуть надавливает, и так раз за разом, пока я не перестаю путать небо с землей и пока не перестаю думать даже о том, что нас могут застать и пугаться того, что это со мной делает он. Мужчина, который считает, что я недостойна прикосновений.
Отголоски сознания пытаются дать мне шанс к отступлению, на секунды я выныриваю из цитрусового дурмана, но мужчина чутко ловит этот момент и сжимает клитор двумя пальцами.
— Ну же, — властный шепот требует от меня невозможного.
Я качаю головой, пытаюсь оттолкнуться, и только сильнее прижимаюсь к его пальцам, которые больше тоже не медлят. Они порхают огненными осами, жалят сладкими укусами, пока взгляд мужчины снова добивается моего подчинения, а его дыхание со вкусом вина кружит туманом голову.
Это вино… Это просто вино… Я позволяю себе эту малодушную мысль, потому что не могу объяснить, почему вместо крика вырывается стон, и почему я стараюсь вцепиться плененной ладонью в пальцы мужчины, поцарапать его, поставить невинную метку.
Его губы напротив моих, его дыхание давно стало моим, а его пальцы… Я бы хотела никогда не отпускать эти пальцы — это так остро, так горько, до невозможного приятно и…
Меня скручивает узлом, когда движения мужчины становятся резче, требовательней, и когда исчезают все мысли, все звуки и запахи, и все ощущения, кроме мужских пальцев на мне.
А потом он делает невозможное: подушечкой большого пальца гладит мой клитор, а средним пальцем проникает внутрь и заставляет насаживаться на себя. Раз за разом, жестче и жестче. До первого всхлипа, который проносится по тихому дому и затихает вдали коридора. До тихого вскрика, когда меня накрывает волной порочного бриза, швыряет в океан из огня и сбрасывает кувырком с ледяной горы…
Не знаю, как долго я прихожу в себя, но все это время пальцы мужчины на мне, и они словно вместе со мной проходят этот путь, чтобы помочь мне вернуться в реальность. А когда понимают, что я уже здесь, что у меня получилось, отпускают меня.
Я слышу звук молнии, и как застегивается пуговица на моих брюках. И это отрезвляет, выбивая и хмель, и наваждение, которое позволило расплавиться в руках чужого мужчины.
Я смотрю на него, и в ужасе думаю: «Господи… Господи, что это было…»
И, наверное, произношу это вслух, потому что получаю спокойный ответ от мужчины, который только что вознес меня к небесам из греха, а теперь опускает на не менее грешную землю:
— Мой подарок на твой день рождения. И повод перестать обращаться ко мне на «вы».
ГЛАВА 18
Моя уверенность, что теперь не усну, крошится под гнетом реальности: две ночи без сна — это слишком. Но и к лучшему, потому что я не перебираю в памяти прикосновения хозяина дома, не терзаюсь мучительно совестью и непониманием того, как допустила все это.
Я просто принимаю случившееся. Да, это было. Со мной. И глядя правде в глаза… мне более чем понравилось, но наши отношения с Костей…
Первое, что я вижу утром — бледное синее небо за окнами, по которому ползут серо-белые тучи. И это как укор, как намек на то, что я заставляю небо менять свой любимый насыщенный цвет бирюзы, разбавлять его новыми красками.
Самое страшное, что я понятия не имею, что делать. Поговорить с Костей, признаться? Тем самым я разрушу его отношения с братом. Просто поговорить и сказать, что мы не подходим друг другу…
Да, пожалуй, это единственный правильный выход. Так бывает, что люди расходятся, верно? Даже без видимых причин. Просто так. Надеюсь, он не потребует объяснений, потому что их у меня просто нет.
Вчера я могла все списать на вино, но сегодня понимаю, что самое глупое — это прятаться от себя.
Меня тянет к Владу. Думаю, к нему многих тянет. Есть в нем что-то магнетическое, когда знаешь, что не твое, а трогаешь, пытаясь запомнить эти ощущения.
Может, и к лучшему. Хуже было бы, если бы я встретила Влада после того, как мы с Костиком поженились. Если во мне есть пороки, они бы все равно вылезли наружу. А они есть, теперь я точно знаю, что есть, хотя и запрятаны глубоко.
Я обнимаю подушку, пытаюсь оплакать, отпустить отношения с Костей, которые теперь невозможны, и… не могу. Глаза режет от боли, но они совершенно сухие, сердце скачет от ребер к горлу, но подгоняется страхом и напряжением, внутри все скручивается в томительный узел от единственной мысли, что я сама вчера растоптала возможное счастье.
Сама и отвечу.
Одеваюсь на автомате — в то же, в чем была и вчера, потому что чемодана с вещами не нахожу. Долго стою у двери, потирая ее ладонью, осматриваю комнату, в которой жила, и, выдохнув, делаю решительный шаг в реальность, которая ждет.
