Телефон выпадает из моих онемевших пальцев.
Не знаю, разбивается или нет. Я бы хотела, чтобы разбился. Хотела. Как будто уничтожение чего-то другого, неважного, сможет вернуть мне подругу. Или хотя бы два года, которые я украла у нашей с ней дружбы.
ГЛАВА 29
Не знаю, как в моих руках оказывается сигарета и почему она не падает вслед за телефоном и зажигалкой, которые лежат у моих ног. Но мысль о смерти Алины не хочет укладываться в голове, она не пропихивается туда даже с сигаретным дымом.
Осенний ветер дует в лицо, разметает мои длинные волосы, и вдруг бросает их вперед с каким-то невнятным хлопком. Сквозь струю сигаретного дыма смотрю на темноволосого мужчину, и не сразу понимаю, что это Влад. Безвольно отдаю сигарету, которую он небрежно выбрасывает куда-то вдаль, на мокрую дорожку у красивого дома. Белого дома, в котором Алина когда-то была бы не против пожить, а теперь…
— Не хочу, чтобы ты брала в рот что-то, кроме еды, воды и моего члена, — слышу категоричный голос хозяина этого самого дома мечты.
И прижимаюсь к нему, обнимаю, царапаю его спину через футболку, в которую он переоделся.
Молчу, качаю головой, когда он пытается поднять мое лицо, и только прижимаюсь сильнее.
Слез нет — в глазах такая же пустыня, как в мыслях, которые отвергают услышанное. Не понимаю, почему смерть приходит за молодыми. Не понимаю, почему всегда так не вовремя, и когда удивительно хочется жить. Новые отношения, чистые, искренние, любовь, о которой Алина запрещала себе даже думать, планы на будущее, и…
В какой-то момент я вновь оказываюсь в коконе из одеяла, и продолжаю кутаться в него, мне мало, так мало тепла. Перестаю барахтаться, только когда меня обнимают теплые руки, и появляется возможность склонить голову на плечо, услышать рядом дыхание, вспомнить, что жизнь есть, она продолжается.
Поднимаю голову, смотрю на то, как несутся по сизому небу такие же облака, как летают мимо разноцветные листья — живые, все еще живые до первого падения, до удара об землю, и жалуюсь на несправедливость:
— Завтра похороны Алины.
Хорошо, что не следует вопросов о том, что случилось и в порядке ли я. Хорошо, что нет каких-то банальных заверений и сожалений.
— Во сколько? — вопрос только по существу.
Я повторяю слова папы Алины, и слышу по существу уже утверждение:
— Я поеду с тобой.
Киваю, пытаюсь что-то говорить, наверное, несу нелепицу, которую не хотела услышать. Обрываю себя и молчу. Опять смотрю за окно, и нехотя позволяю себя отвлечь от этого созерцания, вытянуть за пределы шаткого мира.
Лекарства — надо, машинально их принимаю, когда дает Влад. Еда? Что-то ем, но что, я не помню. И хорошо, что от лекарств тянет в сон. Мне кажется, я сплю целый день, хотя вроде бы и ходила по дому, даже сидела с Владом в гостиной, смотрела на экран телевизора.
Поздно вечером отрешенно смотрю на то, как со мной рядом ложится мужчина, но когда он прижимает меня к себе, сплетаюсь с ним пальцами рук и облегченно выдыхаю. Мне не страшно, когда выключается свет. Не страшно закрывать глаза в темноте. Я падаю в пустоту, не задумываясь, позволяя душе взять короткую передышку.
Утром я так же двигаюсь на автомате, иногда притормаживая. Эмоции словно спят. Я даже не удивляюсь, когда обнаруживаю в комнате свой чемодан, который оставляла у Николя. Копаюсь долго в вещах, откидываю на дно наряд танцовщицы с монетками — он так нелеп в этот день.
У меня мало ярких вещей, поэтому я спокойно надеваю черные джинсы, темно-серую водолазку — с кожаной курткой пойдет. Не на праздник. Влад ограничивается темно-синими брюками и темно-серым свитером. Почти в одинаковой цветовой гамме — отмечаю отстраненно. Единственное, что действительно черное — это джип, на котором мы выезжаем, и дорога, по которой несемся.
В окна, словно издеваясь над ситуацией, светит яркое солнце. Я жмурюсь, закрываю глаза, устаю смотреть на эту светящую красоту. Спохватываюсь, только когда машина въезжает в город.
— Цветы… — поворачиваюсь к Владу.
Машина останавливается у цветочного магазина. Я качаю головой, когда Влад хочет выйти вместе со мной, и захожу сама в ароматный рай. Рассматриваю цветы — такие яркие, красивые, и теряюсь: я не знаю, какие любила Алина. Но мертвый венок покупать не хочу.
Только цветы. Пока живые. Которые увянут после, вместе с моей подругой.
Кожу пронизывает мороз от таких мыслей — я все еще примеряю смерть к Алине, не принимаю ее. Наверное, потому и выбираю белые, пушистые хризантемы — они как облака, на которых будет легче парить душе. Беру десять штук, на вопросительный взгляд продавца: не ошиблась ли, только качаю головой, и запрещаю перевязывать стебли траурной лентой.
Знаю точно — Алина была слишком яркой, чтобы любить малейший намек на уныние, грусть.
У подъезда толкутся люди. Я сижу в машине, прячусь за окнами, ищу в себе силы, и выхожу лишь когда подъезжает автобус для гостей и грузовая машина, на которой привозят гроб.
Я жду, пока его размещают на табуретках, жду, пока возле него собираются полукругом люди, и только потом подхожу. Стою позади остальных, чтобы не видеть, чтобы не смотреть, чтобы не верить, чтобы не отпустить…
Кто-то, кто стоял передо мной, отходит в сторону — ему дают фотографию Алины, и я смотрю на смеющееся лицо красивой светловолосой девушки, смотрю, смотрю, не моргая, чтобы не сбиться, чтобы не бросить взгляд в сторону. Туда, где убивается мать. Туда, где над ней стоит ее муж, чуть сгорбленный, и тоже не желающий смотреть в гроб.
Мелькают незнакомые лица людей, некоторые из них мне кивают, что-то говорят, но я не уверена что. Кому-то из них вместо меня отвечает Влад — он стоит позади, так близко, что я могу прислониться спиной, опереться и не упасть.
Кашель душит. И мелькает мысль — если он вырвется, может быть… есть ли надежда, что он разбудит девушку, чьи светлые волосы я вижу, все-таки вижу…
Светлые длинные волосы, такие красивые, за которыми она всегда так ухаживала, а теперь…
А рядом, возле матери и отца Алины стоит совершенно обычный парень — ничего особенного, лицо не запомнишь, да и роста невысокого. Он смотрит куда угодно, но не на гроб.
— Ее молодой человек, — доносится чей-то шепот. — Это из-за него она спрыгнула со скалы.
Один шепот подхватывают другие, хотят вмешаться те, кто знают лучше, ближе живут, те, которым уже успела выплакаться мать девушки. Я слушаю их и не верю. Это какая-то глупая, лживая, какая-то неправильная правда, которая убивает мою единственную подругу.
Нелепость, случайность и рок.
В последний день в Крыму Алина и Борис (последний день, последний мужчина…) решают сделать прыжок со скалы. Она никогда не увлекалась роупджампингом, да и он тоже, но им хотелось насытить этот день незабываемыми событиями.
