— Я… я знала, что вы… вы бы меня спасли.
— Если бы я оказался рядом, — согласился герцог. — Но как вы могли знать, что я услышу ваш безмолвный зов, зов, который исходил из вашего сердца?
Беттина почувствовала, что не может отвести взгляда. Что-то настоятельно приказывало ей сказать правду, и она прошептала:
— Я была уверена… что вы услышите меня… потому что я… вас люблю!
Еще не договорив, она поняла, что ее признание в любви может оказаться для герцога не слишком приятным и поспешно добавила:
— Я… я не стану вам досаждать, как… те, другие женщины. Я не буду вас тревожить или устраивать сцены… Но я не могу вас не любить!
— Как и я не могу не любить тебя! — отозвался герцог. И в следующую секунду его губы прижались к ее губам,
Беттина была настолько изумлена, что на какое-то мгновение даже перестала, дышать. А потом она поняла, что именно об этом она так мечтала, именно этого так жаждала с той минуты, как впервые увидела герцога.
Она почувствовала, как по ее телу разливается необычайно сладкий жар, который окончательно прогнал остатки страха. С ним исчезли и неуверенность, и ревность, терзавшие ее при мысли о других женщинах, которые его любили.
А потом поцелуй заставил ее испытать такое счастье и блаженство, каких она еще никогда не знала. Казалось, те звезды, которыми они любовались вместе, и само волшебство пустыни стали частью этого поцелуя и удивительного ощущения близости с любимым человеком. Он слился с красотой замка… В поцелуе были музыка, и цветы, и восторг, который пронизал ее, словно луч лунного света, так что все тело ее трепетало.
Когда герцог наконец прервал поцелуй и приподнял голову, лицо Беттины, освещенное пламенем камина, сияло, а глаза блестели, словно звезды.
— Я люблю вас! Люблю! — восторженно повторила она. — Я не знала, что любовь может быть такой… чудесной!
— Я тоже не знал, — сказал герцог. Беттина мгновение молча смотрела на него, а потом робко спросила:
— Вы… говорите, что вы… немножко… меня любите?
— Я люблю тебя так сильно, как еще никогда и никого не любил! — ответил герцог. — До этой минуты я просто не знал, что такое любовь.
— Это правда?
— Правда. И я сам едва могу этому поверить. Теперь мне кажется, что я полюбил тебя с первой минуты нашей встречи, но только не желал в этом признаваться — даже себе.
— С первой минуты? — переспросила Беттина.
Она вспомнила, как герцог вошел в гостиную поезда рано утром, когда, кроме нее, там никого не было.
— Когда я увидел тебя у письменного стола с орхидеями на плече, — сказал герцог, — мне показалось, будто тебя окружает какое-то сияние.
— Вы говорите о том свете, который, как мы говорили… знаменует что-то необычайное? — спросила Беттина.
— В этом случае свет стал знамением любви, — отозвался герцог. — Любви, которой я прежде не знал, дорогая.
— Я не смею… этому верить! Вы такой необыкновенный… такой великолепный… Понятно, что я не могу… вас не любить. Но за что вам… любить меня?
Герцог улыбнулся.
— Может быть, за то, что ты так не похожа на всех женщин, с которыми мне приходилось встречаться прежде.
С этими словами он осторожно коснулся светлой волны волос, упавшей ей на плечи.
— Мне встречалось так мало хороших женщин, — сказал он. — А ты, моя любимая, очень хорошая, очень чистая и добрая.
— Мне хотелось быть хорошей… для вас, — призналась Беттина. — Я молилась, чтобы это было так, но не надеялась на то, что вы действительно… меня полюбите. Папа говорил, что, как ему кажется, вы никогда… не любили по-настоящему.
— Твой отец не ошибся, — согласился герцог. — Я считал, что любовь — это иллюзия, нечто неестественное и надуманное, вроде романтичных историй, которые так любят женщины. Но когда я увидел тебя, дорогая, я понял, что любовь — это сама жизнь. Жизнь, которой я никогда не знал и которой мне всегда так не хватало!
— Неужели я действительно… вызываю такие чувства? — удивленно спросила Беттина.
— Я испытывал такие чувства с той минуты, как узнал тебя, — подтвердил герцог. — И когда мы вместе любовались звездами, я с трудом удержался, чтобы не обнять и не поцеловать тебя — и не сказать тебе, как много ты для меня значишь.
— Почему вы этого не сделали?
— Я решил, что для этого не место и не время. И я был связан с людьми, которых такому чистому существу, как ты, следовало бы не знать.
Беттина сразу поняла, что он имел в виду леди Дейзи и леди Тэтем.
— Лорд Юстес тоже так говорил.
Герцог сокрушенно вздохнул.
— Юстес был прав. И ты даже представить себе не можешь, как я к нему ревновал!
— Ревновали? — воскликнула Беттина.
— Я же знал, что твой отец хочет, чтобы ты вышла за него замуж. Он уже говорил мне о своих планах, и поначалу я решил, что это был бы удачный брак. Он мог бы сделать из Юстеса не чудовище, в которое он себя превратил, а нормального человека. Но потом….
Герцог замолчал.
— Расскажите мне! — настоятельно прошептала Беттина.
— Я понял, что сам хочу на тебе жениться.
Он снова вздохнул.
— Я говорил себе, что слишком стар для тебя и что ты никогда не сможешь принять ту жизнь, которую веду я.
— Я… тоже очень этого боюсь, — призналась Беттина.
— Дело в том, что поначалу я просто не понял: то, что я называл своей жизнью, кончилось. Ее просто больше не существовало! — решительно ответил герцог. — С каждым годом она все сильнее мне надоедала: бесконечные однообразные увеселения и… да, дорогая, сменявшие друг друга женщины.
Герцог увидел, как в ее глазах промелькнула боль, и наклонился, чтобы снова ее поцеловать. Поначалу его губы были нежными, но потом, когда он ощутил ее робкий, неуверенный ответ, его поцелуй стал более властным и настойчивым.
Отстранившись от Беттины, он сказал:
— Нам с тобой предстоит сделать множество разных дел — таких, каких прежде я не предпринимал. И все они будут захватывающе интересными, словно мы вместе пустимся в новое приключение.
— Кажется, мне все это просто снится, — тревожно проговорила Беттина. — Я так мечтала услышать от вас именно такие слова. И в то же время я была уверена, что никогда их не услышу.
— Нам предстоит так много узнать друг о друге, — сказал герцог. — И мы начнем с кругосветного плавания на «Юпитере». Так мы увидим много новых мест и найдем новых друзей.
Беттине не было необходимости ничего ему отвечать, такой радостью осветилось ее выразительное личико. Прерывающимся голосом она спросила:
