Оставалась еще одна возможность. Такая призрачная и на первый взгляд идиотская, что, если бы речь шла о ком-то другом, Олег отмел бы ее с негодованием. Но об Ольге Котовой он знал все – до любимого сорта зубной пасты и марки обуви, и в ее случае эта возможность требовала рассмотрения. В некоторых вопросах Ольга проявляла удивительную для воротилы криминального мира романтичность. Если не сказать сентиментальность. Взять хотя бы ее зацикленность на мести за убийство родителей. Казалось бы, ведь тридцать лет прошло, да и родителей она практически не знала. А если уж эта навязчивая идея никак не отпускает, могла бы подключить к делу профессионалов любого уровня – недостатка в них она явно не испытывала – и со спокойной душой наблюдать, как ее врагов настигает возмездие. Так нет же, ей обязательно нужно было покончить с каждым из них самой. Убить собственными руками. А это означало, что в очень редких, глубоко задевающих что-то личное случаях Фараонша готова была пожертвовать здравым смыслом в угоду эмоциям. И в этом было ее слабое место, которое – Олег был в этом убежден – рано или поздно должно было позволить ему до нее добраться. Раньше он думал, что крючком, которым он все же вытащит однажды из воды эту рыбину, будет месть за родителей. Теперь же появилась мысль: уж не выведет ли его на Котову золотой мальчик, археолог и серфер, Николас Бериша?
Он так хорошо помнил ее, помнил еще не главой преступного синдиката, не Фараоншей, могущественной и безжалостной, а странной девочкой Олей, замкнутой и неулыбчивой. Она тогда заплетала свои удивительные белокурые волосы в косу, чтобы не мешались, и неслась, неслась вперед на лыжах, быстрее всех, оставив далеко позади ребят из сборной. Сосредоточенная, разрумянившаяся от мороза, добегала до места, бралась за винтовку и спокойно, будто и не было сбившегося дыхания, била по мишени – точно и аккуратно.
Оля – любимица тренера и надежда сборной, Оля – неизменная победительница всех юношеских соревнований, Оля, от которой шестнадцатилетний Олег Рогов не мог отвести завороженного взгляда.
Она его не замечала. Теперь, по прошествии стольких лет, он мог с полной определенностью сказать, что все его тогдашние надежды, поиски скрытого смысла в случайных взглядах и вскользь брошенных фразах были полной чушью. Оля действительно не интересовалась никем, кроме своей закадычной подруги Машки, и уж менее всего им – парнем, про которого с каждым днем становилось все яснее, что профессиональный спорт ему не светит. Были в детстве задатки, но не оправдались. Чего-то не хватило, то ли таланта, то ли упорства. Так бывает.
Оля и Машка жили в каком-то своем мирке, смеялись только им двоим понятным шуткам и всегда отказывались, когда кто-нибудь на сборах предлагал собраться, обвести вокруг пальца тренера, сгонять за бухлом и оторваться как следует. Им, будущим олимпийским чемпионкам, пьянки с простыми смертными были не интересны. Это бесило, выводило из себя. Ишь, какие особенные выискались. И Оля бесила, конечно, больше.
Олег навсегда запомнил тот день, когда на соревнованиях зажал ее в гостиничном лифте. Он не планировал этого, не готовился. Просто оказавшись с ней, тонкой и золотистой, пахнущей морозным воздухом, в замкнутом пространстве, на мгновение потерял себя. Руки сами потянулись к ней, губы неумело ткнулись в щеку и прохрипели дурацкое:
– Раздевайся.
Он не то хотел сказать, вообще не то. Это вырвалось само. Может, в последнюю секунду испугался, что она посмеется. А она не посмеялась, она развернулась и с ноги зарядила ему в лицо. А потом еще и пригрозила, чтобы не смел никому жаловаться. Как будто ему не терпелось всем рассказать, как его избила девчонка на два года младше.
Он ушел из сборной, завязал с биатлоном. Поступил в Высшую школу милиции. Новые планы, новые друзья. Но то унижение не шло из головы. И Олег знал, твердо знал, что однажды еще встретится с Олей Котовой на узкой дорожке и припомнит ей, как она тогда с ним обошлась. И ведь все сложилось как нельзя лучше. Как будто, поступая в университет, он заранее знал, что Ольга свяжется с криминалом, и у него будет законный повод к ней подобраться. Не знал, конечно, может, это судьба так распорядилась, дала ему шанс. Вот только когда, спустя пару лет после того позора в лифте, он, хмелея от ощущения сбывшейся мечты, приложил ее башкой об асфальт и рявкнул прямо в окровавленное лицо: «Ну, здравствуй, Оленька! Помнишь меня? Я Олег Рогов», то в ответ наткнулся на взгляд, исполненный такого искреннего непонимания, что сразу стало ясно – Ольга не узнавала. Она вообще его не помнила. Она действительно не обращала на него ни малейшего внимания, и тот случай, в лифте, сломавший его, заставивший стыдиться самого себя, уйти из спорта и строить жизнь заново, давно выбросила из головы. Месть не удалась, и от этого бешенство внутри вскипело еще сильнее.
К ним в отдел тогда поступил сигнал о том, что в подмосковном кафе будет происходить сходка крупных криминальных авторитетов, собирающихся обсудить детали поставки в Москву очередной партии героина. Но самих авторитетов взять не удалось – собственно, никто на это и не рассчитывал. Поймали только мелкую шушеру – и, в частности, двоих несовершеннолетних девчонок с огнестрельным оружием. За незаконное ношение оружия Ольгу тогда и привлекли – доказать, что она имела какое-то отношение к наркотрафику, не представлялось возможным. А вот «Глок 17» пришелся следствию очень на руку, тем более что на пистолете этом висело совершенное два года назад убийство. Понятно было, что к нему Ольга Котова тоже не могла иметь отношения, но хватило и одного пистолета.
По отделу после ходили упорные слухи, что давно находившийся в разработке Прохоров Вячеслав Геннадьевич, криминальный авторитет по кличке Порох, сам слил своих девчонок-шестерок, намозоливших ему глаза и не оправдавших ожиданий. Но Олегу Рогову тогда это было безразлично.
Молоденький лейтенант, неопытный мальчишка, проведший за свою недолгую карьеру всего-то несколько задержаний, он добился, чтобы допрашивать Ольгу поручили именно ему. И спешил, боялся не успеть, пока не прибудет начальство и ее не увезут.
– Ты помнишь, помнишь меня? – шипел он ей в лицо. – Олег Рогов из сборной. Клайпеда, гостиница, лифт.
– Лифт… Клайпеда… Рогов… – отрешенно повторяла Оля, и по лицу ее видно было, что она машинально проговаривает звуки, не вдумываясь в слова. – Не помню.
Она, видимо, все еще в шоке была от гибели своей драгоценной Машки. Еще одна фифа, считавшая себя на рубль дороже остальных. А как по мнению Олега, так туда ей и дорога.
Времена тогда были вольные, допросы проводились еще без камер. И Олег не стал отказывать себе в удовольствии, пару раз шарахнул Олю раскрытой ладонью по лицу, с наслаждением отмечая, как дергается от удара ее голова и на бледной щеке проступает след пятерни.
– Ну что? Вернулась к тебе память, а? – орал он, брызгая слюной ей в лицо.
И тогда Оля подняла на него глаза, посмотрела так, как могла бы императрица смотреть на пресмыкающегося у ее ног нечистого на руку чиновника, и выплюнула:
– Отстань от меня, убогий. Я тебя не помню.
И почти сразу же приехал старший по званию, пригнали автозак, и Ольгу увезли в Москву.
