— Ну, садись, герой. Почему опоздал?
Вгляделся в кривую усмешку Мансура.
— Ещё улыбаешься… Слушай внимательно, и, пожалуйста, не перебивай.
Полковник Моше Розен хоть и был строг, но не чрезмерно придирчив. Впрочем, его пресловутая суровость производила мало впечатления и никогда не ввергала подчинённых в служебный трепет. Причиной диссонанса служила его обтекаемая внешность. В чертах лица, фигуре, мимике и даже в жестах пробивался малокровный аристократизм, дурно сочетавшийся с критическими представлениями о человеке в должности начальника тюрьмы. Французская бородка на бледном лице, вольно темнеющие очки-хамелеоны, и нечёсаные, тронутые сединой кудри.
— Вот что, господин прапорщик, — видно было, что командир испытывает досаду.
Пауза затянулась. Мансур молчал, упрямо не желая прийти на помощь, хотя фраза «Слушаю, командир» могла бы сойти за спасательный круг.
— Прапорщик Мансур Букия, — трудно вдохнул Моше Розен, — ты временно отстраняешься от обязанностей… С частичным сохранением заработной платы. И вот ещё… На это время… ну… пока не вернёшься… тебе… тебе придётся сдать оружие…
Вот уж чего не ожидал полковник, так это слёз, брызнувших из глаз Мансура. Начальник тюрьмы, ожидавший бурной реакции, изумлённо таращился на подчинённого, подавленного, онемевшего. Прапорщик полиции Израиля, суровый надзиратель, бесстрашный друз, плакал, как ребёнок.
Полковник не знал всей предыстории, и расценил мужские слёзы по-своему, но вполне созвучно истине.
— Рассказал бы ты мне всё, сынок. Во-первых, полегчает, а во-вторых, я же не последний человек в полиции. Связей у меня немало. Глядишь, помогу.
— Что рассказывать? Как старая кляча Лапидус, развлекаясь на самокате, врубилась в мою Субару? Что ни один человек в деревне со дня образования государства не платил по полной налог на недвижимость? С меня хотят вытрясти сто тысяч! Потом ещё, ещё и ещё! А-а-а!
— Ты о чём?
— Кто просил рассказать?
— Я, мой дорогой, просил рассказать, отчего тебя отстранили от работы, а ты мне про бабушку на самокате!
— Это я должен об этом рассказывать? Я? Ты же меня отстраняешь, но за что — не говоришь.
— Во-первых, не я… Задействован даже начальник северного округа… Во-вторых, понятия не имею, в чём причина.
Начальник и подчинённый удивлённо воззрились друг на друга.
— Моше, поклянись, что не знаешь, почему меня отстранили.
— Клянусь. А ты?
— Понятия не имею, — немного помедлив, сказал Мансур.
Затем прапорщик встал, взглянул в глаза командира и, не отрывая взгляда, достал из кобуры серебристый «Иерихон». Полковник надсадно сглотнул, но Мансур, не обращая на него внимания, разрядил оружие и выложил на стол пистолет. Рядом глухо брякнулась обойма.
— Не скучай, начальник, — бросил полицейский и вышел из кабинета.
Попадись сейчас миляга Коэн — голыми руками бы задушил.
Он успел ступить шаг и тут же услышал окрик полковника:
— Мансур Букия! Вернись!
Глава 5
С людьми случаются казусы. Заново переживая неприятности, человек вдруг перестаёт воспринимать реальность. Продолжает видеть, слышать и действовать. Но не способен передать то, что видел, слышал и совершал. Как если бы происходило не с ним. Будто очутился в ином мире. Или остался в забытом сне.
Мансуру показалось, что не разобрал последних слов полковника.
— Что-то ещё, Моше? — спросил он, с усилием придержав массивную дверь.
Поморщившись, Розен отнял трубку от уха, и прапорщик различил голос его собеседницы, знакомый по напевности.
— Хоть в чём-то тебе повезло, сынок, только что сообщили из штаба округа, что за майором Мари, прислали транзит… я распорядился — тебя подбросят до развилки…
Мансур кивнул. Надо же! Господин полковник проникся финансовыми трудностями отставного прапорщика! Впрочем, к чести командира, все подчинённые оставались для него детьми. Их имена, он помнил наперечёт.
Карман отпускника не сильно отягощала мелочь, звякало несколько монет — как раз на стаканчик «Эспрессо» и пачку сигарет. В городе полицейский, набивавшийся в попутчики — нонсенс, строгие граждане могут запросто пожаловаться в ОПСП — отдел преступлений, совершённых полицейскими — за злоупотребление служебным положением. К тому же запрет начальника округа на использование попутного транспорта никто не отменял. Разведка часто доносила о террористических группах, нацеленных на захват заложников в форме. Часто меняя машины, они курсировали вдоль развилок, изображая готовность подвезти спешивших домой солдат. Попался — значит, погиб.
Путешествие «тремпом» или «автостопом» — зачётная черта израильской ментальности. На «поднятую руку» остановится разве что свободное такси. Часто у автобусных остановок на городских окраинах возникали «тремпиады». Водители по доброте душевной останавливались, предлагая желающим, чаще солдатам, место в машине и бесплатную дорогу в попутном направлении.
Мансур не раз задумывался, что движет людьми, готовыми выручить по зову души. Напрашивался единственный ответ — в Израиле, со всех сторон окружённом государствами-недругами, ежегодно вынужденном отбиваться в войнах и от террора, среди граждан сложилась разветвлённая спайка — сиюминутная решимость прийти на помощь. Когда в семье подходило время родов, родные не успевали в магазин — соседи отдавали коляску, готовую принять младенца. Близкие и друзья несли одежду, игрушки, питание. Кругом росли дети, в положенный час они становились солдатами — и юноши, и девушки. Израильский солдат — дитя любой семьи.
Примостившись на заднем сиденье «транзитки», бессмысленно глазея на пейзажные вариации, Мансур подвёл итог дня. Результат оказался удручающим. Выхода из положения не находилось.
Попутка Розена остановилась на развилке, как раз у эпицентра недавних событий. Наряд дорожной полиции, совершив «чёрное» дело, отчалил к другому хлебному перекрёстку. Прапорщик махнул рукой водителю и поплёлся домой. Зной на безлюдных улочках, и очень тихо, словно за полночь. В табачном киоске скучал Валид, человек без лица. Он заживо горел в танке во второй Ливанской войне. Валид до тонкостей знал, что делать. Не спрашивая, положил на прилавок пачку сигарет. Немного спустил цену. Табак бывшему танкисту доставляли контрабандой из Сирии. Все знали, но молчали — не только из солидарности. В городе за сигареты приходилось выкладывать вдвое больше.
Мансур сгрёб из кармана на прилавок мелочь, благодарно подмигнул Валиду. Распечатав пачку, достал сигарету. Молча покрутил её в пальцах, чиркнул зажигалкой. Дым окарябал горло.
— Дерьмо табак, между прочим, — бросил он, уходя.
— Тоже мне новость, — пробурчал Валид.
Соседская кошка недавно окотилась, она беспокойно выглянула из тени маквисы
[13] и опять спряталась в колючих зарослях.
