Телефон Лии зазвонил. Она, бросив взгляд на экран вышла в смежную комнату. Мансур остался в кресле. Любопытство пересилило. Он подкрался к двери. Прислушался и обомлел.
Лии общалась с кем-то на арабском языке! Казалось, на родном, впитанном с молоком матери. Совсем не так, как говорят с акцентом и литературной спесью образованные чужаки.
Она вернулась. Продолжила разговор. Мансур раз за разом принялся вставлять арабские слова. Лии не обращала внимания. Это злило и сбивало с толку. Букия спросил напрямую. Почти, утверждая:
— Ты арабка…
— С чего ты взял?
— Твой разговор по телефону… Наверняка, ты хотела, чтобы я услышал.
Она отрезала на чистейшем арабском.
— Мне незачем оправдываться. Но ты хитрец… Тебе никогда не намекали, что подслушивать — невежество? Моё происхождение к нашим встречам не имеет отношения.
Возвращаясь домой, Мансур ощутил острое желание увидеть друзей. Поболтать, расслабиться в компании, где нет места лжи. Камиль оказался на работе. Зато Абу-Рабия от радости не знал, куда деться. Помчался к плите приготовить ужин.
— Нас поприжало, дружище. Рана поехала навестить отца. У него диабет. Инсулин и всё такое. У неё всё готово. Разогреть как-нибудь сумею.
Пока Амер возился на кухне, Мансур грыз орешки. Подтрунивал над приятелем.
— Эй, Абу Рабия! Кажется, ты забыл надеть фартук… Порядочная хозяйка в любом случае не встречает гостей неряшливо.
Тот не остался в долгу. Они долго препирались с удовольствием. После ужина, ещё пережёвывая последний кусок, Абу Рабия вытащил из шкафчика дежурную колоду.
— Как насчёт картишек? Осилим партейку на двоих? Кстати… Что там с тайными звонками? Нас оставили в покое? — беспечно спросил он, тасуя карты.
Мансур ответил наобум:
— Вроде, тихо. Может, разведка чудит. Занята тотальной прослушкой. Заодно припугивает… На всякий случай. Для отчётности.
Мансур как-то слышал от сослуживца, что полиция применяет такую практику. Но не верил. Для прослушки гражданских лиц требуется постановление суда. Тем паче для полицейских. Из прихожей застучали каблучки.
— Папа совсем плохой стал, — с порога пожаловалась Рана. Увидев Мансура, смутилась. Побежала на женскую половину. Поздоровалась по дороге.
— Привет, Мансур! Что-то тебя давно не видно… Как там Тафида и наследник? Ждём в гости семейством.
— Спасибо, Рана. Они в порядке. Как-нибудь нагрянем.
Игра не клеилась. Мансур засобирался домой. Не хотелось оказаться обузой. К тому же в последние дни Тафида слишком часто оставалась одна. Упаси, Господь! Трещинку в отношениях трудно починить. Особенно, если она превратится в расщелину.
Почти так и вышло. Как в воду глядел. Поцеловав жену, Буз опрометчиво отказался от ужина. И нарвался на скандал.
— Значит, Рана готовит лучше?
— Нет, любимая, ты — лучше всех. Рана не при чём. Заскочил к Абу-Рабии по пути. Ты же знаешь, он без застолья не отпустит.
— Я… тут… Как последняя дура! Стою день на кухне! Парюсь у плиты! Стараюсь угодить муженьку! Он, видите ли, у Раны трапезничает! Может, мне взять у неё на дому пару уроков по кулинарии? Как думаешь, она не дорого запросит?
Из глаз жены брызнули слёзы. Горе казалось искренним. Мансур окончательно расстроился. Благодушия как не бывало. Подумал: «Женщина в своём репертуаре! Нашла из-за чего! В конце концов! Не в постели же застала с любовницей!».
Дело шло к ночи. Мансур питал надежды на «примирительный секс». Амир давно уснул. Тафида гремела на кухне кастрюлями. Попробовал проголодаться. Уловка принесла утешительный результат. Под пристальным взглядом жены пришлось поглотить несчётное количество шиш-барак, друзских пельменей, сваренных в йогурте с перцем, чили, луком и оливковым маслом. О сексе не могло быть речи.
Сон долго не шёл. Они проболтали до полуночи. Пока не заснули в блаженных объятиях. Как, бывало, в первые месяцы после свадьбы.
Глава 13
Молва разнесла по деревне слух об освобождении крамольника Буза Асада. Приправила толками и сплетнями. Как обычно, нашлись недоумевающие. Но больше сочувствующих. Друзья же решили отметить возвращение товарища из тюрьмы. Жареная на природе баранина, мате
[20] и вино, кальян по кругу и песни. Это придавало вылазке особенное настроение. Ощущение подлинного братства. Халаби замечательно владел удом — старинным арабским инструментом, праотцом гитары и лютни. Так было и в этот раз. Насытившись, стали выразительно посматривать на Халаби. Вместе, не договариваясь. Акель не стал упираться.
— Буз, свари кофе, — попросил он. Пока Асад возился над огнём с туркой, расчехлил инструмент. Настроил струны. Лицо его преобразилось. Словно, бесследно разгладились шрамы. Глаза потеплели. Губы сошлись в нить улыбки. Он поставил инструмент на колено, прижал к груди.
— Если правильно помню, есть у Низами:
Взял Некиса свой ченг, уд взял Барбед.
И звуки понеслись в согласии крылатом.
Так в розе цвет её согласен с ароматом.
В созвучьи уд и ченг пьянят… нет дальше сил.
Хнифас, подобравшись поближе, попросил:
— Давай нашу… Вторая Ливанская война…
Халаби кивнул. Согласился, трогая струны:
— Её и в Первую Ливанскую пели…
Медиатор, вырезанный из орлиного пера, пробудил бас-струну. Разом поднялись. Стали в рост. Голоса сплелись. Сначала негромко. Но после окрепли. Отпугнули койотов:
— Стонет в бою ущелье.
Смерть — кровавое зелье.
«Выжил, боец. Улыбнулась удача.
Разве не рад ты короткой отсрочке?»
«Я не солгу, командир мой.
Радость — видеть врага мёртвым».
Стонет в бою ущелье.
Смерть — кровавое зелье.
«Так ли, солдат? Этим черти не шутят.
Всё же ровесник он твой и обманут.»
«Он душегуб, командир мой.
Висельник. Я это знаю».
Стонет в бою ущелье.
Смерть — кровавое зелье.
«Вспомни, мой брат. Несомненно, родные
Молятся, чтобы в живых он остался.»
«Саван по нём, командир мой,
Саван могильный стенает».
Припев витал едва слышно. После каждого куплета звучал жалобой. Или последней мольбой:
Гаснет за перевалом
Зрелый рубин заката.
Силы добавить в чашу
Просит душа солдата.
Помолчали, зная, что скажет Акель. Всегда одно и то же. Со скрежетом над кадыком:
