Говорю:
– Там же в истории болезни все написано. Читайте, анализируйте. Пригласите независимого эксперта…
Как же, найдут они «независимого»! Разве что где-нибудь за Уралом. А до Урала мы со всеми водку пили. Да и дело это – обоюдоострое: сегодня ты – независимый эксперт, а завтра – я. А тут и жалоба – бредовая. Следователь это понимал и просто формально «отрабатывал номер». Вяло поспрашивал про то и се, махнул рукой и сказал, ухмыляясь:
– Следствие закончено, забудьте!
Однако отвертеться от этого дела совсем нам не удалось: Сашу и меня потянули в суд как свидетелей обвинения против этого убивца!
IV
И вот – судный день. Скучно и грустно. И тут адвокат обвиняемого начинает задавать Сашке вопросы:
– А что значит «внутричерепная хроническая гематома»?
– Это такая гематома, которая имеет оболочки. Кровь внутри ее уже изменена.
– А за какое время свежая, «острая», гематома превращается в «хроническую»?
– Тут мнения ученых расходятся. По нашим данным – за три недели.
Адвокат достает какую-то бумагу и говорит:
– Есть заключение судмедэксперта. По его мнению, эта гематома существовала у больной не менее чем три месяца. Значит, образовалась гематома не после тех побоев, с которыми больная поступила в больницу. За три месяца до последнего поступления его жены в больницу мой подзащитный находился в наркодиспансере с алкогольным психозом. Вот справка из диспансера. Следовательно, эта гематома – не его рук дело.
Тут Саша стал клинически мыслить:
– Полученная травма (а у больной был свежий контузионный очаг височной доли) спровоцировала сдавление мозга уже имеющейся гематомой.
Короче: не побей ее муж в тот раз, она еще неизвестно сколько жила бы на радость всем нам с этой своей гематомой.
Адвокат достал другую бумагу:
– Но, по заключению судмедэксперта, больная умерла именно от этой гематомы, а не от полученных побоев, с проявлениями которых она поступила в больницу. Кстати, никем еще здесь не доказано, что именно мой подзащитный избил ее в последний раз! Известно – больная злоупотребляла алкоголем. И, как утверждают свидетели, часто падала, ушибалась. Возможно, что она получила эту гематому в результате одного из таких падений три месяца назад.
И опять спрашивает Сашу:
– Вы как оперировали больную?
– Молча!
– А точнее?
– Сделал костно-пластическую трепанацию, удалил гематому. Оболочки мозга зашил, целостность черепа восстановил: костный лоскут уложил на его место. Понятно?!
– Более-менее… А вот, согласно работам НИИ нейрохирургии им. Бурденко, лучшие результаты дает операция, при которой делается всего одно небольшое отверстие в костях черепа и гематома дренируется тонкой трубкой, подключенной к специальному резервуару, обеспечивающему (цитирую!): «постоянные значения уровня разряжения в течение всего времени дренирования». Этим способом достигаются самые низкие показатели летальности после операции (в Бурденко – ноль процентов!). И рецидивы гораздо реже – пять процентов всего. Кроме того, применяются эндоскопические операции, когда гематома удаляется через небольшое отверстие с помощью специального эндоскопа. Летальность при таком способе у всех авторов – ноль! А вот при той операции, которую произвели вы, летальность составляет, по данным разных авторов, от десяти до двадцати пяти процентов!
Сашка взвился:
– Не показано ей дренирование! Там плотные сгустки были! А эндоскоп этот нам третий год администрация обещает, да все денег у них нет!
Тут адвокат почти слово в слово процитировал жалобу этого мужика:
– Что же, теперь моему подзащитному одному отвечать за бедственное положение всей нашей медицины?!
Короче, обул нас адвокат, а подзащитного этого чуть ли не в зале суда из-под стражи освободили.
– Слушай, Саша! – говорю. – Может, нам этого адвоката вместо тебя в дежуранты взять?
Но ведь не согласится поди. Он и адвокатскую карьеру сделает будьте-нате, с такими-то знаниями нейрохирургии!
Anamnesis vitae
Один заключенный обломком безопасной бритвы вскрыл себе живот. На вопрос «Зачем?» объяснил, что хотел достать кишку и на ней повеситься.
Другой зэк донышком кружки забил себе в голову дюймовый гвоздь. Гвоздь пробил лобную кость, повредил оболочки мозга и сам мозг. Поступил он к нам в больницу в ясном сознании, сам передвигался, был бодр и радостен.
Чукча и ее муж
Месяца три назад эта женщина была похожа на пьяную чукчу. От полученных травм головы лицо ее отекло, стало круглым – шире плеч, а глаза – узкими щелочками. При ходьбе ее шатало. Словом – пьяная чукча.
Она, ее муж и пятилетний сын попали в автоаварию. Муж, сидевший за рулем, пострадал гораздо серьезнее: тяжелая черепно-мозговая травма, множественные переломы. Хотя обычно в автоавариях тяжелее травмируется пассажир, сидящий справа от водителя. Женщина-«чукча» там и находилась. Мальчишка отделался ушибами и переломом плечевой кости.
На заднем сиденье их перекореженной машины стояла корзинка с куриными яйцами. Ни одно яйцо не разбилось!
А теперь в моем кабинете сидит милая молодая женщина. Никаких следов перенесенной травмы! Умный взгляд, правильная речь. Светлая кофточка, серый английский костюм. Копна пепельных волос. Она у нас в отделении всем нравилась. Едва придя в себя после аварии, стала очень активно и разумно ухаживать за супругом, который лежал тут же. Месяц назад мы и мужа выписали.
Говорю:
– Какими судьбами? Стряслось что?!
– У меня – все нормально. Я о муже хотела поговорить…
– Ах, вот оно что! Как он? В сознании? Вас узнает?
– Узнает. У него и речь восстановилась. Только голос хриплый… Но вы говорили, что так и будет после трахеостомы.
– Обслуживает себя сам?
– С этим все хорошо. И в туалет сам ходит, и ест самостоятельно за общим столом. Недавно стал сам бриться. Плохо еще получается, но старается.
Думаю: «Что же ей надо? Все идет нормально. И даже лучше, чем можно было ожидать». За дверями кабинета по больничному коридору торопливо заскрипели колеса каталки, и санитарка Римма заорала:
– Куда ж ты его вперед ногами, дура! Рано еще!
Словно подслушав мои мысли, женщина сказала:
– Я не жаловаться пришла, доктор. Нормально все идет и с каждым днем – все лучше. Но только это – не мой муж.
– Как это – не ваш?!
Женщина достала две фотографии:
– На этой – мой настоящий муж, а на этой – тот, кто живет сейчас у меня.
