Смотрела, как он достает из холодильника продукты, на то, как напрягаются мышцы на его руках и спине под темно-фиолетовой рубашкой. Когда он начал резать лимон, я перевела взгляд на его пальцы. Такие четкие удары. Очень быстрые. Скорее не режет, а рубит. Как мясо. Куски равномерно складываются в пирамиду на доске.
Я подошла ближе и положила руку ему на локоть, чуть сжимая:
— У тебя что-то случилось, да? Или я очень не вовремя. Может, ты кого-то ждешь?
Он вздрогнул от моего прикосновения так сильно, что нож соскочил и порезал указательный палец… а он… он даже не заметил. Он просто смотрел на мою руку, лежащую чуть выше его локтя, а потом перевел взгляд на мои глаза, и мне опять стало не по себе. Та тьма, которую я заметила в прошлый раз… На дне его зрачков поблескивает пламя. Они дикие, эти глаза. Очень дикие и глубокие. Да… сегодня он смотрел на меня иначе… смотрел так, что у меня вдоль позвоночника поползли мурашки, а в горле слегка пересохло. Я схватила его за запястье, мешая резать лимон, который окрасился в красный цвет.
— Ты порезался. У тебя есть аптечка?
* * *
— Не надо. Присаживайся.
Покачал головой и машинально сунул палец в рот, глядя на нее. Наваждение какое-то. Одно прикосновение — и меня ломает, на части рвет, просто потому что это она. Ничего особенного… а мне схватить ее ладонь хочется и сильнее стиснуть, чтобы убрать не смогла. Вжимать в себя, чтобы под кожу проникла.
И в то же время злость возвращается. Я думал, она испарилась с приходом Мирославы, а она, сука, и не думала исчезать. И сейчас грызла изнутри кости своими кривыми зубами. Потому что моя Принцесса так просто другого мужика трогает. Так, будто между ними это в порядке вещей.
Чайник засвистел, и я с облегчением отвернулся от нее к плите. Всё так же не глядя, налил ей кофе и добавил сливок, как она любит. Себе две ложки сахара в чай и дольку лимона. Бесценные секунды на то, чтобы прийти в себя, исподтишка продолжая ее рассматривать.
Она обхватила чашку обеими ладонями, закрыла глаза, вдыхая аромат, а меня выкручивает от желания отобрать чашку и, присев на корточки перед ней, целовать эти ладони, каждый пальчик согревать собственным дыханием.
«На двоих этот мир
Облюбить до седин.
На двоих из серебра
Сшитые сердца».
© «The SLOE» — «На двоих»
Говорить… Мать вашу, я хочу слышать ее голос, как рассказывает… что угодно. Хочу создать в голове своей жалкую иллюзию семьи. Мы с ней вдвоем на кухне за столом разговариваем. Так естественно. Так, черт подери, нормально!
Вот только само понятие «нормально» не обо мне. О ком угодно, только не о психе с солидным багажом трупов за плечами.
— Белозерова, ты пришла обо мне говорить или о себе? Что у тебя еще случилось?
* * *
Я поняла, что с ним не так. Вот сейчас. Вот в эту самую секунду. Адам впервые держал меня на расстоянии. Потому что именно он всегда раньше это расстояние сокращал. И этот чай… почему чай?
— С каких пор ты полюбил чай, Гордеев? Ты заболел что ли?
* * *
Едва не поперхнулся, чертыхнувшись про себя. Идиот! Как я забыть мог, что дружок мой чай терпеть не может. Кофеман хренов.
Демонстративно шумно отхлебнул из чашки и прищурился, глядя на ее лицо, на темные нахмуренные брови идеальной формы. Провести бы сейчас по ним указательным пальцем…
— Белозерова, когда я тебя вижу, я сам себе удивляюсь, во мне прямо способности новые открываются, представляешь?
Пододвинул к ней тарелку с пирожными и снова пригубил из стакана:
— Признавайся, решила убить меня неудовлетворенным любопытством? Что с тобой? Почему у тебя руки трясутся так, будто мы на Северном полюсе?
* * *
— Мне просто холодно, на улице дождь льет, как из ведра. Я замерзла.
Мне уже больше недели дня холодно. Так холодно, что все тело сводит ледяной судорогой даже в горячей ванной… с того момента, как прислал мне переписку Джокера с другими женщинами. Не жалея… со всеми подробностями. Я все еще не могла прийти в себя после этого удара. Нет, я больше не плакала. У меня высохли все слезы. Иногда боль превращает все внутри в пустыню. В выжженную, голую пустыню, покрытую пеплом и льдом. У меня от этого холода покалывает все тело. Оставалось выяснить только одно, чтобы захлебнуться в агонии окончательно. Я долго не решалась, но если не узнаю я сама себя изведу.
Весь этот месяц превратился в сплошной ад. В нескончаемый ад отчаяния и тоски. А последние недели стали невыносимыми. Я вся стала сгустком боли.
— Адам… та переписка… что ты прислал. На скринах есть время, но нет даты… Ты бы мог, — я так и не смогла отпить этот кофе. Снова стало больно в груди. Так больно, что я не могла вдохнуть, как и тогда, когда получила от него эти копии. — Ты бы мог посмотреть для меня, когда это все было? Я понимаю, что их много и… Я бы хотела знать когда.
Невольно перевела взгляд на его порезанный палец. Он все еще кровоточил.
* * *
Резко встал со стула, и тот грохнулся позади. А я вылил недопитый чай в раковину и включил воду, усердно намывая чашку. Адам, мерзавец конченый, такую ты войну затеял со мной? Кишка тонка была бросить открытый вызов, и ты решил ударить исподтишка. Ножом в спину. Браво, моё второе грёбаное «я». Тогда просто не удивляйся, когда тебе ответка прилетит. И тебе придётся сожрать её, давиться и продолжать жрать до конца, до последней крошки.
Подонок мечтает об обычной, нормальной жизни, о семье, в которой бы его ждали и любили. Думает, я не знаю, что губы раскатал на мою Принцессу, выстроил в своей голове идеальную схему, в которой есть он, она и их дети. И, конечно, в нее никак не вписаться мне. Решил играть грязно, Гордеев? Забыл, что это ты плод моего воображения, а не наоборот? Забыл, что это не твои мечты, а мои! Мои, чтоб ты сдох. Вот только им не суждено сбыться. Мы с тобой повязаны крепче, чем сиамские близнецы. Их еще можно разъединить, а меня, тварь, от тебя не освободить.
Она молчала, затаив дыхание. Мне кажется, я даже слышал, как бьется ее сердце. Истерично, быстро. Моё тоже точно так же сейчас о внутренности билось с разбегу. До боли.
— Я отправил тебе достаточно, разве нет? Или у тебя совсем нет чувства собственного достоинства, раз ты еще держишься за призрачные соломинки? — Оглянувшись через плечо, и видя, как она напряглась в ожидании продолжения. Спина прямая, будто каменная, подбородок вздернут кверху, но губы… Губы едва заметно подрагивают, и это ломает всю картину ее нарочитой силы.
— Скажи, тебе понравилось читать его сообщения другим женщинам? Признайся, тебя это заводило? Ну, давай, Белозерова, расскажи. Может, у тебя пристрастия особые в сексе? И ты шалила сама с собой, читая, как этот больной ублюдок трахает в вирте очередную наивную дурочку?
