— Ты Дато? — Она вперила в него тяжелый, мутноватый взгляд. — Ты правая рука Паука?
— Я, — кивнул он, думая о том, почему так остро, так пронзительно пульсирует чувство тревоги, затапливая невидимым пламенем всю его душу. Ведь на все это он пошел добровольно, сам.
— Тебя ждут, — она кивнула головой, и тяжелые серьги издали пронзительный звон, в котором ему послышалось что-то утробное. — Принес?
— Деньги со мной. — Дато не верил никому в своей пестрой, авантюрной и порой глупой жизни, но тут скрывать было бессмысленно. Единственное, что он сделал — не потянулся инстинктивно к месту, где лежали деньги, собранные с таким трудом, — пачка, завернутая в газету, во внутреннем кармане пиджака, единственное, что осталось от его прежней жизни.
— Ну хорошо, — настороженно оглядевшись, женщина сделала ему знак рукой, приглашая зайти. Следом за ней он приотворил скрипучую калитку и оказался в убогом, неухоженном дворике, в котором ничего не росло. Только тучи песка покрывали землю с пожухлыми прошлогодними сорняками, на которой к тому же были разбросаны обрывки газет и прочего мусора. Не задерживаясь, стараясь не наступать на эту мерзость, старуха провела его в дом. И моментально исчезла в одной из дверей. Дато оказался в пустой, почти без мебели, проходной комнате.
Окна ее выходили прямо на пляж, и, несмотря на то что они были плотно закрыты, все равно слышался тягучий, взволнованный шум моря. Он подумал, что к вечеру начнет шуметь, и от этого почувствовал себя еще более неуютно.
Вдруг в полу открылся люк, и изнутри, поднимаясь по лестнице, из подвала показался уже знакомый ему человек. Тот самый, на встречу с которым он шел сюда, понимая, что рискует своей собственной жизнью.
Это был совсем молодой мужчина, до тридцати пяти лет, высокий, худощавый и с таким бледным лицом, что эта бледность вызывала в памяти названия жутких болезней. Самых страшных, поражающих человека такой вот мертвящей белизной. Казалось, лица этого человека никогда не касался солнечный свет, и всю свою жизнь он прожил в закрытом, не пропускающем ни одного солнечного луча подземелье.
Внезапно Дато вспомнил, куда пришел, и подумал о том, что так действительно могло быть на самом деле. И от этого еще больше почувствовал, как по его коже пробегает мороз, и без того тревожащий его душу. Сейчас эта тревога обрела абсолютно реальные очертания, и у него даже разболелся живот, словно в него насыпали горящих камней.
— Здравствуй, Дато, — человек наконец выбрался из люка и стал напротив. — Вижу, ты настроен решительно. Мне это нравится.
— У меня нет другого выхода, — буркнул он, инстинктивно ступая на шаг назад, потому, что от этого смертельно бледного человека веяло каким-то неизъяснимым ужасом.
— Паук тоже боялся, когда пришел к нам в первый раз, — улыбнулся человек — и ты боишься. Это правильно. Но у тебя есть цель.
— Есть цель, — повторил он, не понимая, почему так откровенно содрогается от ужаса.
Кроме бледности, отторжение вызывал и внешний вид этого человека. Он был одет во все черное. Черные брюки, черная рубашка, черная обувь… Весь этот абсолютно черный облик дополняли его такие же черные тонкие волосы, которые были более длинными, чем положено мужчине.
Пуговицы на рубашке были расстегнуты и виднелась узкая, впалая грудь, на которой болтался очень странный предмет. Дато видел такое впервые, поэтому не мог не обратить внимания.
На простом кожаном шнурке висел серебряный крест, но он был не простой — это было распятие, расположенное вверх ногами. Отчетливо была различима фигура Христа, который находился на этом распятии головой вниз, а ногами вверх. И от этого привычный символ христианства выглядел совершенно жутко.
Мужчина поймал взгляд пришедшего, направленный на крест, но никак не отреагировал, только произнес:
— Ты принес деньги? Наши услуги стоят дорого.
— Вот, — Дато расстегнул карман и достал сверток с деньгами.
— Хорошо, — человек кивнул, молча взял сверток, не стал его разворачивать и пересчитывать деньги. — Я знаю, что ты не пытаешься нас обмануть. Я это вижу. Твоя цель не изменилась?
— Нет, — Дато сглотнул горький комок, — я хочу занять место Паука.
— Ты займешь его место. Идем.
Он указал на люк в полу и, подавая пример, первым стал спускаться по ступенькам. Дато последовал за ним.
Лестница вилась среди желтых камней. Кое-где было тусклое освещение. Спускались они достаточно долго, и он был прямо поражен тем, какой глубины это помещение в катакомбах.
Дато сразу понял, что они спускаются в катакомбы. Это было ясно без всяких объяснений. Через время он почувствовал резкий, пронзительный холод и вспомнил, что в катакомбах всегда холодно. И от этого ему стало еще более жутко.
Когда ступеньки закончились, они оказались в довольно большом ярко освещенном помещении, на стенах которого были развешаны зажженные факелы. В глубине стоял какой-то диван, похожий на турецкий, полукруглой формы, с большими подушками. Он увидел, что на нем кто-то сидит. Приблизившись, разглядел девушку с длинными каштановыми волосами, которая прикрывалась подушкой. У нее были обнаженные ноги. На низеньком столике рядом с диваном в плоской бронзовой чаше курились какие-то благовония. Не обращая на вошедших ни малейшего внимания, девушка задумчиво смотрела на поднимающийся над чашей дым.
Они обогнули диван и пошли дальше, в глубь помещения, к стене, возле которой стоял письменный стол и два кресла.
Опустившись в одно из них, мужчина жестом велел пришедшему занять другое. Тот сел, чувствуя, что руки его начинают дрожать. Только теперь Дато реально осознал, на что пошел — он собирался предать своего лучшего друга.
Перед ним вдруг встало лицо Паука. Он увидел его воочию, ясно, прямо на каменной стене, с такой четкостью, словно там проявилась его фотография. Паук, который вытащил его с самого дна, из тюрьмы. Паук, который…
Когда Дато вышел на волю, то приехал в Одессу благодаря Пауку. Он был болен, избит, из всех вещей у него были только рваные сандалии, спортивные штаны на два размера больше и такая же рваная майка, в которой было страшно холодно. Ничего другого у него не было.
Дато был абсолютно никем, последней босотой, растерявшей даже крошки бывшего у него когда-то имущества. В тюрьме его ободрали как липку следователь и действующий заодно со следствием адвокат. Он вышел нищим и в таком отчаянии, от которого хотелось лезть в петлю!
А Паук обул его, одел, накормил, пристроил к делу и перевез в Одессу — через своих людей он наблюдал за ним на зоне. И когда Дато вышел, решил сделать его своей правой рукой. И тот никогда не подводил Паука, был готов за него в огонь и в воду. Убить любого, перерезать горло за какую-нибудь мелочь, что там еще? Паук знал об этой его преданности и потому в последнее время стал доверять как себе. Доверие это всегда окупалось сторицей.
Когда Паук оказался на очередной отсидке, Дато следил за его делами так, как следил бы за своими. Из тюрьмы Паук продолжал руководить всем, и он четко выполнял его инструкции.
