В столь закрытой стране спрос превышал предложение, и подобные занятия всегда были связаны с риском. Для этого придумывались целые схемы и специальные ритуалы, чтобы узнать человека и определить по принципу «свой — чужой».
Например, когда встречались фарцовщик и потенциальный покупатель, продавец после нечаянного толчка как бы случайно должен был обронить пачку зарубежных сигарет и спросить у покупателя, не его ли они. Это был один из многих сигналов, что придумывались изобретательными подпольными бизнесменами, которые очень быстро распространились в народе.
В общем, в условиях тотальной расхлябанности, полного отсутствия дисциплины и взяточничества все больше и больше процветали подпольные производства на государственных заводах, часть продукции которых реализовывалась нелегально, в обход государства. Ну а что касалось фарцовщиков, то они государство вообще никогда не принимали в расчет…
Обо всем этом думал Емельянов, глядя на упитанного Леху Арбуза, который, судя по его лоснящейся физиономии, с каждым днем жил все лучше и лучше.
Леха неверно истолковал его взгляд, потому что поежился и отвел глаза в сторону.
— Слышь, гражданин начальник, — неожиданно произнес он. — Тут на вас джинсы хорошие есть. Ливайсы, фирмá. И дубленка… Вы, если чего, свистните, так я сразу…
— Ты что, сука, думаешь, что я с тебя взятки брать буду? — зло фыркнул Емельянов. — Сучонок ты конченый!
— Обижаете, — действительно обиженно шмыгнул Леха носом. — Я же к вам со всей душой, а вы…
— На хрена мне твоя душа? Гроша ломаного не стоит в базарный день! — снова фыркнул Емельянов. — Давай по существу. Итак, Дато Минзаури пришел за вещами.
— Ко мне пришел потому, что знал — я впаривать самострок не буду, у меня все по-честному. И сказал, что Паук скоро освобождается, а на вещи люди деньгами скинулись. Ну, я сразу понял, что все было не так просто… И люди эти… Из этих самых.
— Почему? — Емельянов вдруг понял, что это в разговоре с Лехой беспокоит его больше всего — связь Паука со спецслужбами, с вышестоящими органами, с КГБ, которые готовы были покупать дорогостоящие вещи, которые Паук наденет после своего освобождения. — Почему?
— Потому, что много было денег! — Леха прямо встретил его взгляд. — Понимаете, много! Кем был Паук? Он вор. Пусть вор солидный, с положением, но откуда у него такие деньги? Если в тюрягу загремел, значит, хорошо прошарили его при всех обысках, все отобрали, что имел! Так уж прошерстили… А Дато — тоже, из той же серии. Шваль, по нынешним меркам! И вдруг с деньгами…
— Может, воры скинулись, из общего часть выделили? — спросил Емельянов, хотя сам совсем не верил в сказанное.
— Нет, — Леха покачал головой, — я видел деньги. Я знаю людей, у которых есть деньги. Много денег. И они не будут валандаться с такой швалью, как Дато и Паук.
— А КГБ будет? — ехидно улыбнулся Емельянов.
— КГБ будет, если им это надо для дела, — Леха спокойно выдержал его взгляд. — Ну вот, вы сами сказали. Я-то это не хотел говорить. Произносить эти три буквы — что черта вызывать! Вы знали, что черти эти делами сейчас занимаются по фарце?
— Знаю. Дальше что? — Опер раздраженно пожал плечами.
— А то, что у них есть деньги, у высших чинов КГБ, — понизил голос Леха. — Это вы все думаете… А я-то точно знаю! У них есть деньги. И вот кто-то из них страшно был заинтересован в этом вашем Пауке. Так сильно, что готов был заискивать и гардероб ему готовить для освобождения.
— Почему заискивать? — не понял Емельянов.
— Потому, что Паук был для них шваль! Они кто? Сейчас властители мира! Вон их как все боятся. Куда там Пауку… Паук был ничтожество. А они готовы были покупать ему шмотье.
— Да уж, интересно бы узнать кто… — задумался вслух Емельянов, — и зачем… Этот Дато часом не проговорился?
— Из него разве слово выдавишь? — Леха брезгливо поморщился. — Когда нужно ему, строит из себя полудурка. Одно ясно, что шмотки любит. Когда Пауку покупал, он и себе прибарахлился, за чужой счет, — в голосе Арбуза почувствовалось отвращение.
Глава 16
Емельянов вышел на улицу, расстегнул пиджак. Вынул из кармана грязноватый носовой платок, вытер испарину на лбу. Как сказал бы его знакомый поэт: весна свирепствовала вовсю. Припекало не на шутку. А в душной комнате притона, где трусливый Леха Арбуз наглухо заколотил единственное окно, прячась от всех, дальше находиться было невыносимо.
К концу этого отвратительного рандеву со стукачом, в душной норе, где воняло самым мерзким смрадом этого днища, Емельянов почувствовал, что стал задыхаться. Он действительно не мог дышать настолько, что у него темнело в глазах. Поэтому свернул визит до минимума и с неприличной поспешностью выбрался на свободу, где вместо воздуха его ждала душная плотная подушка, прижавшаяся к и без того распаренному лицу.
Задыхаясь от жары, Емельянов шел по городу, обдумывая то, что услышал от своего стукача. Мысли его были такие же печальные, как погода, вместо свежего весеннего бриза устроившая раскаленную духовку. Сколько Емельянов себя помнил, в Одессу еще никогда так рано не приходила жара.
Он хмурился и закусывал губы, был встревожен. Ему не нравился след КГБ в деле Паука. Тем более, что было абсолютно непонятно, почему такая страшная организация заинтересовалась обыкновенным бандитом, если ловить бандитов всегда было парафией уголовного розыска? А КГБ все-таки считалось элитной структурой… Емельянов всегда знал — в КГБ брезгуют уголовщиной и никогда не снисходят до бандитских разборок.
Как человек, работающий в структуре власти и всецело преданный этой структуре, Емельянов не мог не знать о методах работы КГБ. Он не одобрял эти методы. Даже он, оперативник, наученный сучьими стукачами преступного мира, никогда не опускался до лицемерной подлости, которую позволяли себе сотрудники спецслужб.
Будучи человеком осторожным по натуре, к тому же интровертом, который плохо сходится с людьми, Емельянов старательно избегал любых контактов с сотрудниками госбезопасности. Он знал их опасность, прекрасно понимал, что таким людям доверять нельзя. Поэтому в среде кагэбэшников у него не было ни друзей, ни знакомых, которые могли бы приоткрыть завесу тайны, почему спецслужбы взяли в разработку Паука — вора, пусть даже и авторитетного. А в том, что такая разработка велась, и кагэбэшники залезли уже на его территорию, Емельянов не сомневался ни минуты.
Это было и опасно, и обидно одновременно. И теперь опер ломал себе голову, что может последовать за этим.
В таких расстроенных чувствах Емельянов вернулся обратно к себе в кабинет. С трудом поднялся по мраморной лестнице, задыхаясь, весь мокрый от пота, мечтая только о стакане холодной воды.
Однако его ждал сюрприз. Не успел он открыть дверь и переступить порог своего кабинета, как из-за угла коридора появился следователь прокуратуры Сергей Ильич. И, судя по его виду, направлялся он именно к нему.
