Тем временем обострились противоречия и среди военного командования. Главнокомандующий сухопутной армией Вальтер Браухич и руководитель генштаба Франц Гальдер продолжали выступать в защиту стремительного наступления группы армий «Центр» на Москву. Но Гитлер медлил: сражения в центре и на севере он решающими не считал. Для него были важнее успехи на юге, на Украине. Там, сломив жесточайшее сопротивление, Германии удалось взять под контроль важнейший промышленный регион СССР и одновременно его главную житницу. «Генералитет был воспитан в традиционном представлении, что решающим в войне является завоевание вражеской столицы. Причем до того, как начнется решающая битва, в ходе которой будет повержена армия противника, — объясняет Бернд Вагнер. — У Гитлера в этом отношении было более современное видение войны. Он знал, что современная индустриальная война ведется не только на полях сражений, но и в промышленных зонах. Поэтому для него решающим было завоевание промышленных зон и лишение Советского Союза возможности дальнейшего ведения войны». В директиве фюрера от 21 августа 1941 года это обосновывалось так: «Важнейшим для нас является то, что еще до начала зимы целью является не захват Москвы, а взятие на юге под контроль Крыма, промышленной и угледобывающей области под Донецком, а также блокада русских поставок жидкого топлива с Кавказа». Командование армии было возмущено, руководитель Генштаба Гальдер даже подумывал об отставке. Но Гитлер настоял на своей точке зрения. И даже Гудериану не удалось переубедить диктатора. «Мои генералы ничего не понимают в военной экономике», — объяснял Гитлер озадаченному генералу танковых войск. После этого он поставил четкие цели — скачала Украина, потом Москва.
Таким образом, Быстрый Хайнц должен был повернуть свои танки на юг, ведь главной целью теперь был Киев. К этому времени немецкие головные группы были удалены друг от друга на 600 километров. Но если немецким танкам удалось бы с помощью огромных «клещей» преодолеть это расстояние, это стало бы конном для попавших в окружение советских войск. Как раз в это время в войсках вермахта для обозначения танков, воюющих на севере, стали использовать букву «С», нарисованную белой краской на броне, а для юга — букву «К». Буквы происходили от названий танковых групп Гудериана и Клейста, которые начали быстрое продвижение навстречу друг другу. Положение подразделений Красной армии становилось все более угрожающим. Много раз советские военачальники на местах просили разрешить отступление, чтобы избежать угрозы окружения, а после этого начать контрнаступление. Но приказ Сталина маршалу Семену Буденному
[70], старому боевому товарищу еще по русской Гражданской войне, был однозначен: «Ни шагу назад, держаться или умереть». Как и немецкий фюрер, советский диктатор тоже с охотой вмешивался в военные дела и собственной властью определял стратегию боевых действий. «При простом упоминании горькой необходимости отдать Киев Сталин приходил в бешенство», — рассказывал впоследствии Александр Михайлович Василевский
[71], исполнявший обязанности начальника Генштаба Красной армии. Сталин надеялся усилить советские оборонительные рубежи до того момента, пока с востока не подойдут новые войска. Но в глубине души он, казалось, больше не верил в то, что немецкое нападение еще можно было отразить. Он дал указание перенести важные военно-экономические промышленные сооружения на восток. Промышленное сердце Советского Союза не должно было биться для Германии, расчеты Гитлера заполучить промышленный потенциал Украины не должны были оправдаться.
Для сотен тысяч солдат Красной армии приказы Сталина об обороне стали смертным приговором. 14 сентября 1941 года первые танковые подразделения Гудериана прорвали советские оборонительные позиции. Немецкие головные танковые группы встретились почти за 200 километров к востоку от Киева. Был создан огромный «котел», площадью 135 000 квадратных километров, что в два раза превышало размеры Баварии. Но огромные зазоры между соединениями еще были. В итоге было решено усилить кольцо, чтобы в последний момент Красной армии не удалось выйти из «котла». Гудериан знал, что контратака всеми силами окруженных войск могла бы прорвать немецкие позиции. Но когда советские военачальники в Киеве действительно попытались покинуть окружение, было уже слишком поздно. 18 сентября потерпела неудачу последняя попытка освобождения под командованием Буденного. Как позднее сообщалось в Völkischer Beobachter, произошло «величайшее, истребительное сражение всех времен». Но немецкие атакующие войска снова наткнулись на упорное сопротивление. Немецкая авиация осуществляла беспрестанные атаки с воздуха и выбрасывала свой смертельный груз на советские войска, оказавшиеся в окружении. Вплоть до 19 сентября, на протяжении пяти дней, в кольце бушевала преисподняя. После чего в Киев вошли первые немецкие солдаты. И все же украинская столица оставалась для вермахта опасным местом. Дорожные заграждения, засады, борьба за каждый дом ожидали захватчиков и требовали многочисленных жертв с обеих сторон. 26 сентября, спустя месяц после того как Гитлер обнародовал свои обновленные наступательные планы, а войска Гудериана вынуждены были повернуть на юг. крупнейшая до сего момента битва в окружении подходила к концу. Борьба за Киев закончилась для советских защитников беспрецедентным фиаско. Пять советских армий были полностью разбиты, от двух других остались только разрозненные части. Только четырем тысячам кавалеристов удалось вырваться из «котла». Верховное командование вермахта рапортовало о 665 000 пленных, по советским данным их было 450 000.
Для красноармейцев, которым удалось пережить бойню окружного сражения, наступили мрачные времена. В бесконечных колоннах они брели на запад. «Для меня было невыносимо смотреть на эти колонны военнопленных, проходящие мимо нас, — рассказывает Ханс Эрдманн Шюнбек. — Меня это невероятно впечатлило. С одной стороны, была мысль: „Тебе бы не хотелось когда-то это пережить“. Но, с другой стороны, у меня было чувство: „Бедные парни…“» Ведь всех этих красноармейцев ждала смерть. Хотя командованию вермахта было очевидно, что в ходе стремительных операций Восточной кампании нужно было ожидать большого числа военнопленных, не было предпринято никаких действий для снабжения этих людей продовольствием. С тем, что миллионы советских солдат должны были умереть от голода, просто попустительски смирились. Генерал-лейтенант Георг Нойффер, в 1941 году офицер штаба военно-воздушных сил, объяснял в Трент-парке, что существовал даже приказ фюрера оставлять в живых как можно меньше русских военнопленных. «Как можно больше русских должны были погибнуть», — рассказывал Нойффер в разговоре с полковником Хансом Рейманом. На самом деле в том, что приказ уморить военнопленных голодом действительно был отдан, сомнений нет никаких: миллионы красноармейцев действительно должны были умереть, и это вполне вписывалось в логику немецкой тактики ведения войны против Советского Союза. «Законы человечности в этой войне потеряли свою силу, — говорил Хайнц Ниверт, солдат батальона связи. — По сей день иногда ночью во снах я вижу всех этих мертвецов, всех этих раненых, все эти лежащие кругом истощенные тела, я спрашиваю себя, почему половину выдаваемого нам солдатского хлеба нельзя было дать пленным? Это просто уму непостижимо».
