В роте Хайнца Отто Фаустена, находившейся на севере от Москвы, свыше 75 % всей техники вышло из строя. Он тоже в конце концов взорвал свой танк и попытался вернуться назад пешком: «Единства в роте больше не было. Из 10 человек моего экипажа осталось только двое, другие убежали, и мы не могли прийти в себя. Все твердили только об одном: назад, назад — каждый, как может». Несколько позже он познакомился с недавно прибывшими советскими войсками: «Мы были атакованы русскими. Они прибывали на своих Т-34 по снегу: никакой немецкий танк не смог бы так. Но у русских танков были настолько широкие гусеницы, что они ехали по глубокому снегу. А за ними шла колонна пехотинцев на лыжах. Они сразу взяли под обстрел наш обоз — у нас при этом было еще несколько лошаденок, лошадей спасти было невозможно, сани тоже, ничего больше не осталось. Оставалось только одно, бегство — прочь с дороги, по высоким сугробам, убегая от лыжников, танков и присоединившихся к ним потом самолетов. Мы бежали. При этом я вытащил пистолет образца тысяча девятьсот восьмого года и подумал, если ты сейчас будешь ранен, то ты приставишь пистолет к голове. Некоторые остались лежать со мной, они были убиты штыками. До своих позиций дошли, вероятно, 15–20 человек, из 300». Повсюду советским войскам удавалось успешно атаковать позиции немцев. Деревня за деревней, город за городом отвоевывались обратно. Вальтер фон Браухич, главнокомандующий армии, понимал, какая катастрофа постигла бы вермахт, если безотлагательно не реализовать директиву о полном отступлении. Но Гитлер отклонил это дерзкое требование. Вместо этого он 18 декабря 1941 года отдал свой преступный приказ об упорном сопротивлении: «При личном участии командующих, командиров и офицеров войска на их позициях нужно принуждать к фанатичному сопротивлению, без оглядки на сломленного врага на флангах и в тылу». Этот приказ имел катастрофические последствия. Упрямство диктатора стоило жизни десяткам тысяч немецких солдат. Его безумное требование не отдавать ни метра земли имело прямо противоположный эффект: советские подразделения смогли прорваться и взять в клещи разбитые воинские части Германии. Теперь та тактика, которая применялась вермахтом в начале войны, действовала против них же самих: быстрый прорыв на слабых рубежах фронта, изоляция с фланга, окружение и уничтожение оказавшегося в ловушке противника. Гитлер был далек от того, чтобы возлагать на себя ответственность за сложившееся положение. Вместо этого он перекладывал вину за неудачи на военное командование и офицерский корпус. Прежде всего на фон Браухича фюрер возложил ответственность за катастрофу под Москвой. Руководитель верховного главнокомандования подал в отставку, и диктатор принял на себя верховное командование армией. «Это несложное командование операцией по силам любому», — пренебрежительно заметил Гитлер на претензии министерства. Все же Браухнч не был единственным генералом, который должен был уйти в отставку. Командующие группы армий «Центр» и «Юг» Федор фон Бок и Герд фон Рупдштедт были отстранены от службы. Руководитель группы армий «Север» Вильгельм Риттер фон Лееб
[72]сам попросил освободить его от занимаемой должности. Эрих Гепнер, командующий 4-й танковой армией, которая вела бои около Москвы, даже был выгнан из рядов вермахта за «непослушание и трусость».
Незадолго до Рождества то же самое ожидало и одного из самых знаменитых героев этой войны. 20 декабря генерал-полковник Гудериан предпринял еще одну, последнюю попытку переубедить Гитлера и начать отступление на укороченную линию фронта. Танковый стратег хотел избежать, как это было принято в прусской армейской традиции, ненужных жертв. Но Гитлер больше не допускал никаких дискуссий. В результате 25 декабря 1941 года Гудериан должен был уйти. «Гитлер разговаривал с Гудерианом как с каким-то сопляком. Он орал на него и выгнал за дверь, — рассказывал генерал Тома в Трент-парке. — Он попросил — я знаю это от самого Гудериана — о расследовании. Ему было отказано. Дома в Берлине он был никем. Он говорил мне: „Мне стыдно идти в парикмахерскую, потому что там мне скажут: что вам здесь надо?“» У солдат бронетанковых войск увольнение Гудериана вызвало оцепенение: «Все говорили: „Как можно уволить такого профессионала по столь невнятным причинам?“ — вспоминает Манфред Гусовиус. — Это был настоящий удар по солдатам, уважающим традиции и уверенным в себе. Нам это не понравилось».
К концу 1941 года Гитлер почти полностью поменял военную верхушку вермахта. Диктатор окончательно захватил всю власть в области принятия военных решений. Он определял не только стратегические цели, как это было раньше, но и оставлял теперь за собой право принятия решения по оперативно-тактическим вопросам. Самые высокие офицеры вермахта были понижены до уровня простых исполнителей чужой волн. Но продолжающееся лишение власти немецкой армейской элиты также готовило почву для легенд, охотно распространяемых генералами после 1945 года. Они пытались «выставить Гитлера маленьким ефрейтором, который мешал работать настоящим военным профессионалам», предположил профессор Вольфрам Ветте. Только Гитлер должен был нести ответственность если бы поход потерпел неудачу. «После войны немецкие генералы все объясняли гем, что завоевать Москву было невозможно, — подтверждает Ричард Овери. — Но тогда Москва имела символическое значение. Захват города не положил бы конец сопротивлению русских. Наполеону, несмотря на взятие Москвы, тоже не удалось победить Россию».
Завоеватели идут по улицам
В сталинградском «котле»
Радисты. На градуснике -40 °C
Холодно
Действительно, в декабре 1941 года «молниеносная война» потерпела фиаско, от которого вермахту больше не суждено было прийти в себя. «То, что мы не смогли захватить Москву, стало огромным разочарованием для честолюбия армии, — подтверждает Ханс Эрдманн Шюнбек. — Такого в танковых дивизиях еще никогда не было, и это нас, естественно, заставило задуматься». Манфред Гусовиус тоже говорил: «Москва первая умерила наш пыл». На подступах к советской столице был развеян миф о непобедимости немецкой армии.
