Самая ужасная резня проходила в октябре 1941 года в сербских городах Кралево и Крагуеваце. Подразделения 717-й пехотной дивизии расстреляли в течение нескольких дней от 4000 до 5000 заложников мужского пола в качестве мести за нападения четников. Майор Эберхард Вильдермут был в то время в Кралево. В доверительной беседе в лагере для пленных Трент-парка он настаивал на том, что никогда не исполнял приказ об искуплении каждой смерти немецкого солдата жизнями сотни сербов. Говорил ли Вильдермут, который без сомнения был противником национал-социалистического режима и после войны стал федеральным министром строительства в кабинете Аденауэра, правду или он все же участвовал в массовом убийстве в Кралево, по переданным делам установить не удается. Он только записал в дневник: «Кралево стал мертвым городом. Жестокость наших ответных мер страшна».
Немецкие репрессии стали шоком для повстанцев. Драголюб Михайлович все больше сомневался в целесообразности мятежа, так как последствия для гражданского населения были разрушительными. К этому добавлялось и то, что между коммунистическими партизанами Тито и роялистским движением четников тем временем разразилась гражданская война. Поэтому в декабре 1941 года сербское восстание окончилось провалом.
Схожий — с немецкой точки зрения успешный — эффект имела борьба с партизанами в Греции. В Фессалониках в октябре 1941 года армия вермахта сожгла несколько деревень и уничтожила 488 гражданских лиц. Эти военные преступления привели к времепному крушению партизанского движения герильи в этом районе.
Конечно, Югославия и Греция не могли смириться с этим. В 1942 году снова вспыхнули действия оппозиционеров. Вплоть до освобождения во второй половине 1944 года на Балканах и прежде всего в Югославии бушевала жестокая партизанская война. Наряду с борьбой против немецких, итальянских и болгарских оккупантов коммунистические партизаны Тито, сербские четники и союзный с державами «оси» хорватский режим усташей вели кровавые бои между собой. Запутанная ситуация в некоторой степени могла бы разрешиться только посредством политического решения, которое Гитлер принимать, конечно же, не хотел. Жестокие репрессии запустили волну насилия, которую невозможно было остановить. Массовые расстрелы заложников, сжигания деревень, убийства непричастных гражданских лиц, уничтожение пленных оставались на повестке дня, хотя борьба против отлично оснащенных и по-военному четко организованных партизан едва ли отличалась от регулярных боев на линии фронта. Военные преступления регистрировались только тогда, когда они имели политические последствия, например, если были убиты гражданские лица в союзническом государстве Хорватии. Немецкие солдаты воспринимали Югославию в значительной степени как нелегальную зону, в которой царил закон сильнейшего. Число жертв из-за смешения партизанской и гражданской войн до сегодняшнего дня сложно определить. По оценкам военного историка Клауса Шмидера, из миллиона югославских военных жертв 300–350 тысяч погибли в ходе немецкой борьбы с партизанами. Треть из них — это непричастные гражданские лица.
В Греции вермахт тоже с большой беспощадностью боролся с партизанским движением. Так, 16 августа 1943 года члены 1-й горной дивизии под сомнительным предлогом жестоко расправились с 317 жителями деревни Коммено. В ходе акта возмездия за убийство 75 пленников солдаты 117-й пехотной дивизии расстреляли 696 жителей в городе Калаврита и его окрестностях. Тезис совиновности и коварства почти всего населения в сочетании со стереотипом «балканского менталитета», согласно которому «человеческая жизнь в этой стране ничего не стоит», зпачительно снизили планку внутреннего порога в войсках, подчеркивает историк Хаген Флейшер. В общей сложности 21 000 греков погибла в ходе проведения Германией «ответных мер»; 9000 лишились жизни от актов возмездия итальянской армии, 40 000 — от репрессивных мер со стороны болгар.
Выход из войны союзнического государства Италии 8 сентября 1943 года вермахт расценил как коварное предательство, которое, кажется, подтвердило все расистские предубеждения по отношению к «этим итальяшкам». Смесь из ненависти и мести и обыкновенная жестокость в борьбе с партизанами на всех уровнях привели к тому, что не было ни одного «военного преступления или преступления против человечности, которое солдаты немецкого вермахта, СС и полиция… не совершили бы по отношению к итальянским мужчинам, женщинам и детям», как отмечал фрайбургский военный историк Герхард Шрайбер. При разоружении итальянских вооруженных сил вермахт действовал иногда с несоразмерной жестокостью и «ликвидировал» около 6800 солдат бывшего союзника. Самый ужасающий инцидент произошел на греческом острове Кефалония, на котором по приказу Гитлера были убиты примерно 5300 итальянских солдат, не пожелавших капитулировать. Из 700 000 взятых в немецкий плен солдат 46 000 погибли при транспортировке или самым жалким способом — в ходе принудительных работ. В оккупированной Германией центральной и северной Италии вспыхнула кровавая партизанская война, которая тоже превратилась в стычку между теми, кто перешел на сторону союзников, и теми, кто поддерживал фашистскую республику Муссолини Сало. Как и в других театрах военных действий, вермахт и военизированные бригады С С отвечали на действия партизан самым беспощадным образом. В целом вследствие карательных мер оккупационной власти погибли примерно 10 000 гражданских лиц, большинство из которых были женщины, дети и старики. Хотя особые отряды СС устраивали настоящую бойню, большая часть жертв пала от рук солдат вермахта. Свыше 95 % солдат немецкой армии в Италии все же ни напрямую, ни косвенно не участвовали в этих преступлениях. Лишь некоторые немногочисленные подразделения, как, например, дивизия «Герман Геринг», отличались непостижимой жестокостью.
Хотя Гитлер хотел, чтобы его приказ о борьбе с «бандитами» исполнялся и в Италии, и требовал «без ограничений использовать любые средства также и против женщин и детей», ответственность за ужасные преступления не может быть переложена на диктатора. Немецкий генералитет одобрил эти методы, снова и снова требовал «принятия острых решительных мер», сообщал, что намерен привлечь «слабых и нерешительных руководителей» к суровому «ответу», и войска за редким исключением были готовы следовать этим указаниям. Как и на других театрах военных действий, в Италии тоже временами прилагались усилия по ограничению насилия, но попытки деэскалации были неискренни и наталкивались на постоянную нехватку решимости.
«Кто наступает на нас? Плутократические массы всемирного иудаизма. Англо-американец без маски ни на волосок не лучше, чем большевик, исполненный точно такого же желания уничтожить, что и азиатский красноармеец». Такими словами национал-социалистические офицеры весной 1944 года пытались подготовить солдат вермахта к предстоящей высадке союзников во Франции. Верхушка государства и руководство армии хотели вести «войну мировоззрений» не только против Советского Союза, но и против западных держав. Поэтому едва ли удивляет тот факт, что их призывы к началу фанатичной борьбы вплоть до последнего патрона, к беспощадной борьбе с партизанами или к «выжженной земле» не намного отличались от радикальных директив войны на Востоке. Но пропагандируемая национал-социалистическим руководством «война мировоззрений» во Франции так и не началась. Такой подход в большей степени годился для борьбы на фронте или для приказных разрушений во время отступления, но лишь в последнюю очередь — для операций против партизан. Впрочем, и в первом, и во втором, и в третьем случаях вермахт совершал военные преступления. Больше всего правовые нормы нарушались, без сомнения, в борьбе с партизанским движением. Почти 20 000 французов пали жертвами подавления восстания в 1940–1944 годы, в том числе примерно 6000–7000 ни в чем не замешанных гражданских лиц. Еще 61 000 человек по политическим причинам или из-за сопротивления оккупационной власти была направлена в немецкие концентрационные лагеря, где 40 % из них погибли. Нельзя забывать и о пособничестве вермахта при депортации 75 000 евреев в лагеря смерти. Сколь ужасное впечатление производит эта пропорция, столь сильно война во Франции отличалась все же от войны в Советском Союзе или на Балканах. Борьба с французским движением Сопротивления велась как с помехой в воине, а не как со смертельным идеологическим врагом. Во Франции «войны мировоззрений» не было, поэтому никакой систематической террористической стратегии для борьбы с повстанцами не применялось.
