У нас тут большая работа — борьба с превосходящим противником, с англоамериканцами. Особенно — в воздухе. Но эта работа должна продолжаться до тех пор, пока враг не поймет: нас не сломить ценой малых потерь и не уничтожить. Ни в коем случае нельзя отступать, сдаваться! Нужно, напротив, бороться дальше, так, как призывает нас девиз, который мы подняли на знамя: «Шагайте дальше мужественно, ведь лучше погибнуть, чем потерять свободу и утратить душу!» Умирать когда-то придется каждому. Зная это, можно подготовиться к радостной смерти. Но у нас еще есть добрая надежда. В этом смысле мы все — боремся.
Из письма Вальтера Моделя супруге, 24 марта 1945 г.
Переправа
Река Одер
После боя
Плакат
Хитрый стратег, Модель знал, что его последняя оборонительная битва была проиграна. 15 апреля 1945 года около Вупперталя он формально распустил группу армий «В» и официально сложил свои обязанности главнокомандующего. Но даже в момент военного поражения он был не в состоянии решиться на капитуляцию. В импровизируемой прощальной речи командующий предоставил своим солдатам выбрать между тремя альтернативами: пробиваться на свой страх и риск к войскам, ведущим бои к востоку отсюда, продолжать борьбу до самой смерти или, если это совпадает с внутренними ощущениями, совершить самоубийство. Сдаться союзникам — такого варианта не существовало. Это было чуждо самому образу мышления Моделя — даже для собственных действий. «Фельдмаршал не сдается!» — сообщил Модель в письме своему сыну. В этом состояла его ментальность, которую он настоятельно прививал теперь и своим солдатам. Ему хотелось в последний раз быть для них примером в этом: «Я разыскал одну зенитную батарею, имеющую боевой опыт, — объявил он в своей прощальной речи, — с великолепными молодыми солдатами, которые дали мне обещание бороться со мной до-иоследнсго и пасть с оружием в руках».
Но все же тогда произошло изменение общественного мнения. 20 апреля при иных обстоятельствах столь замкнутый полководец поведал немногим оставшимся офицерам сопровождения о том, что с ним происходило. Речь, которую произнес главный пропагандист Геббельс ко дню рождения своего фюрера, стала поводом для этого редкого приступа откровенности. В перелеске около Дуйсбурга, где Модель со своими верными друзьями под открытым небом разбил временный лагерь, зазвучали хвалебные речи министра пропаганды из старого полевого радиоприемника — подобно фантасмагориям из дальней страны. «Геббельс в своей речи представлял ситуацию таким образом, как будто нам оставалось подождать совсем немного, прежде чем война будет выиграна, — вспоминает адъютант Модели Винрих Бер. — Я непосредственно сидел рядом с Моделем, когда он выслушивал это. Выражение лица его явно изменилось, и он только лишь бормотал: „Все же они свиньи. А я слепо доверял им, отдал всю свою жизнь, всю свою честь!“» Оглядываясь назад, Бер понял причины внезапной перемены взглядов его шефа: «До тех пор. пока Модель с угра до вечера был занят отдачей приказов, он не обращал на это внимания, он говорил: „Это политика, ты только исполняешь свой долг!“ Но теперь, когда он впервые без штаба фельдмаршала, искусанный комарами, всего лишь с пятью людьми прозябал без достаточного продовольственного снабжения в перелеске, до его сознания дошла вся абсурдность этой ситуации».
Для раскаяния было уже слишком поздно. Лишенный власти полководец в этот момент прекрасно понимал, что его приказы стали причиной смерти сотен тысяч вверенных ему солдат. Это были бессмысленные жертвы, как он теперь понимал. Все же Модель ни в коем случае не думал снимать с себя эту ответственность. Выстрелом в голову из своего служебного пистолета он избежал предстоящего взятия в плен. Это соответствовало его понятию о солдатской чести. Тем самым он сослужил последнюю службу столь яростно проклинаемому им в конце жизни режиму. Тем самым нацистская пропаганда смогла причислить мятежного фельдмаршала в последние мгновения войны к героям, которые боролись буквально до последнего патрона.
Если бы кто-нибудь и мог в тот момент прекратить войну, то это был Модель. Но он был слишком пруссаком, был слишком неискушен в политике, чтобы принять подобное решение. Пожалуй, именно как прусский офицер он и поступил, когда покончил с собой. Ведь он сам говорил: «Я должен погибнуть с моей группой армий». Впрочем, он мог бы еще раньше, еще на немецкой границе сказать: «Дальше мы не воюем, я прекращаю войну и распускаю солдат». Он мог бы покончить с собой еще на Рейне, это было бы вполне возможно…
Лонтер Райдтельм, офицер Генерального штаба
День рождения фюрера, который в предыдущие годы отмечался как государственный праздник, нашел свой отзвук. Но в отличие от Рурского «котла», в штаб-квартире группы армий «Центр» не имеющее ничего общего с событиями на фронте и с действительностью восхваление верховного главнокомандующего не вызвало никакого разочарования, как раз наоборот: получивший еще 5 апреля 1945 года звание генерал-фельдмаршала командующий группами армий Шернер устроил по этому поводу пышный прием. В переоборудованном санатории при Градец-Кралове в Богемии, который служил ему командным центром, Шернер построил членов своего штаба 20 апреля на перекличку. «Тогда из его уст мы услышали слова прославления Гитлера, — вспоминает штабной офицер Фредо Печ. — По смыслу, Шернер объявлял, что фюрер поручил нам задачу, и мы не имеем права разочаровать его при исполнении этого задания».
Одним из солдат, которые смогли почувствовать все последствия этого провозглашенного рабского повиновения, был Хайнц Дроссель. Во время отпуска по здоровью в своем родном городе Берлине подполковник какое-то время подумывал о том, чтобы переждать до конца войны в каком-нибудь убежище. Но обстоятельства и его убеждения привели его к тому, чтобы предоставить в своей квартире убежище тем, кому оно нужнее, — преследуемым еврейским соседям. При этом форма вермахта очень помогала, она предотвращала лишние вопросы и придавала незаконной операции спасения вполне солидный вид. Тем временем смелому офицеру вскоре настала пора возвращаться в свое подразделение, которое в конце апреля вело бои около моравского промышленного города Ольмюца (сегодня — Оломоуц) — в области, находящейся под командованием Шернера: правила по отношению к дезертирам были весьма жесткими, да и к квартире не стоило привлекать лишнего внимания. В это время западные союзники продвинулись вперед уже до Лейпцига и Магдебурга, Красная армия вела бои на окраинах столицы империи. Южнее, в районе боевых действий армии Дросселя линия фронта лежала еще на удалении сотни километров от имперской границы. И шеф группы армий Шернер, казалось, принял твердое решение сохранить эти позиции. Своим приказом он запретил даже упоминание слова «отступление». Стремительный прирост числа раненых он объяснял «попыткой к трусливому бегству».
