Иноземцы
Офелия проснулась среди звезд. Ночь близилась к концу. При виде сияющих созвездий она первым делом подумала, что не знает названия ни одного из них, что, однако, не помешало ей прийти в полное восхищение. Она никогда не одобряла интереса, который питала к небесным телам Артемида. Почему Дух Семьи предпочитала звезды своим потомкам? Сейчас она понимала ее лучше: тайны неба не так ужасали, как загадки собственного существования. Офелии трудно было поверить, что она несет в себе родство с личностью, которая изначально была отголоском, а еще труднее было принять то, что сама она дала рождение отголоску, который тоже вполне мог в свой черед стать личностью.
Из небытия возникали невозможные жизни. Другие либо витали там в ожидании, либо никогда оттуда не выйдут.
Грудь Офелии вздымалась от смешанного чувства вины, любопытства и страха. Слезы, болезненные, как осколки стекла, но и совершенно необходимые, высвободили эти переживания. Она не могла сказать, что сейчас чувствует себя лучше, но по крайней мере она себя чувствовала.
За холмом с оливковой рощей, где заснула утомленная слишком долгим плачем Офелия, голоса с праздника звучали всё разнузданней. Смех стал сальным, песни – игривыми. Наверняка Плохие Парни отыскали вино в подвале кого-то из местных. А еще коробку с фейерверками: в небе раздался свист, завершившийся снопом искр и дыма, что сначала вызвало замешательство, но очень скоро смех и песни возобновились.
– Эти идиоты рано или поздно устроят пожар.
Офелия обратила очки к склонившемуся над нею силуэту, неподвижному на фоне колышущейся травы. Она различала только угловатые очертания и мощное дыхание Торна. Конечно, он не спал; как и его когти, и его память, он никогда не отдыхал.
– О чём ты думаешь? – пробормотала Офелия.
Поводов для раздумий хватало. Офелия рассказала во всех подробностях, что произошло во втором протоколе: часовня, попугай, исповедальня, шевалье, кристаллизация, Тень, потеря дара проходить сквозь зеркала, женщина со скарабеем и, наконец, поезд, который должен был привезти ее в третий протокол, но почему-то сменил направление…
Есть от чего двинуться рассудком.
Ответ Торна был прагматичным:
– Давай обсудим, как вернуться на Вавилон. Это будет непросто, даже не считая того факта, что мы лишились всякого средства передвижения. Светлейшие Лорды взяли под плотное наблюдение весь город, а второго изгнания нам не пережить. Помимо Леди Септимы я опасаюсь Генеалогистов: нам ни в коем случае нельзя с ними пересекаться. Что до Центра девиаций – если нам, вопреки всем статистическим вероятностям, удастся туда добраться, сомневаюсь, чтобы наблюдатели позволили нам наложить руку на их Рог изобилия, не подвергнувшись контратаке. Вот, в общих чертах, – заключил Торн, закончив монотонное изложение, – о чём я сейчас дума…
– Мы могли бы остаться здесь.
Дыхание Торна замерло. Едва слова невольно сорвались с языка, Офелия тут же о них пожалела.
– Только мы не должны, – поспешила продолжить она. – И уж я-то тем более. Теперь, когда я знаю, что освободила Другого вполне добровольно, мне следует нести ответственность за последствия. Если он найдет нас раньше, чем мы сами отыщем Рог изобилия, то не оставит нам ни единого шанса вновь обратить его в простой отголосок.
Что бы она ни говорила, ей ясно представлялось, как мизерны ее знания, когда речь заходит о Другом. Тень недвусмысленно сообщила ей, что Офелия с ним встречалась, причем не единожды, но ни разу его не признала. Где? На Аниме? На Полюсе? На Вавилоне? Это был кто-то, с кем она разговаривала? Отголосок, наделенный новым телом, новым лицом, возможно даже, новым отражением? Если так, то им мог оказаться кто угодно. Например Амбруаз, загадочный Амбруаз, который был совсем не тем, кем казался, – ни юношей, ни сыном Лазаруса. Нет. Представить невозможно. Офелия никак не могла связать Амбруаза с разрастающейся пустотой. И потом, разве он сам в какой-то момент не поверил, что Другой – это она, Офелия?
Вернемся на исходные позиции.
Офелия представляла себе Другого как невидимого врага, чудовищного и безжалостного, но детские воспоминания, высвободившись, поставили под сомнение и это. Зов о помощи из зеркала ее спальни и искренность его предупреждения – теперь ненавидеть Другого стало затруднительней. Он манипулировал Офелией или его тоска была непритворной? Но это вовсе не снимает с него вины. Никогда она не простит его, как не простит и себя – за то, что он сделал с Октавио и с миром. И, возможно, продолжает делать в этот самый момент.
Половина звезд над ее головой исчезла. Огромная тень Торна поглотила их, как предвестие бури.
– Не ошибись в выборе виновного. Вся ответственность не на тебе, а на Евлалии. Где она сейчас – эта женщина, так обеспокоенная судьбой человечества, когда ее избранники избавляются от нежелательных элементов, а ее отражение разрывает наш мир? Она прячется где-то по другую сторону той шахматной доски, которую сама создала и на которой все фигуры – Светлейшие Лорды, Генеалогисты, наблюдатели – давно уже разыгрывают собственные партии по собственным правилам.
Лежа на траве, которая смешалась с ее волосами, Офелия всматривалась в костистую фигуру, нависающую над ней в ночи и, как и Тень, лишенную лица.
– Как же нам тогда их победить?
– Осознав правила игры. Мы найдем Рог изобилия, лишим Евлалию и Другого их силы, а потом разобьем шахматную доску.
Хотя Торн больше не мог видеть Офелию, как и та не видела его, она медленно кивнула. Неутомимость этого человека сметала ее сомнения, его упорство грело сердце. И всё же кое в чём они по-прежнему расходились. Торн был стрелой, устремленной к цели. А Офелия не могла избавиться от чувства, что существует иная цель, куда более важная, нежели Евлалия и Другой, истина куда более невероятная и основополагающая. Наблюдательный центр девиаций поделился с ней удивительными откровениями, но ей казалось, что она прошла мимо самого главного: те сведения, которые были ей необходимы, чтобы окончательно освободиться от прошлого, так и остались для нее загадкой.
Офелию навязчиво преследовала мысль о поезде, который должен был привезти ее к последним ответам; ее сжигало желание снова оказаться в том вагоне, только вместе с Торном, но при этом она боялась, что невредимой из поездки не вернется. Она уже потеряла свой дар проходить сквозь зеркала; какие еще жертвы придется принести?
В очередной раз Офелия выбросила из головы тот апокалипсис, который предстал перед ней в витрине магазина зеркал и в стекле окна колумбария, как когда-то она отвергла рисунок Секундины: старуху, монстра и собственное тело, закрашенное красным карандашом.
Мы разобьем шахматную доску.
– А потом? – спросила она. – Когда доска будет разбита?
Об этом они еще никогда не говорили.
– Потом, – ответил Торн без малейшего колебания, – я сдамся правосудию. На этот раз настоящему правосудию, с настоящим судом и настоящим судебным процессом. Я расплачусь со своими долгами перед нашими двумя семьями и аннулирую наш брак – его юридическая законность теперь представляется весьма сомнительной.
