Так наши или нет? Или она вообще смотрит историческую передачу о какой-нибудь войне картелей десятилетней давности?
Она ждала до глубокой ночи и, уходя спать, надела привезенную им длинную ночную сорочку, понадобившуюся только пару раз. Словно наказывала себя за что-то.
Ворочалась и не могла заснуть, распахивая глаза от малейшего шороха, который сама же и издавала. Она уже привыкла, что на соседней подушке лежит этот невозможный, горячий, непонятный, жестокий, страстный мужчина, без которого было страшно засыпать. И — пора было признаться себе в этом — не только потому, что он мог ее защитить от опасностей Мексики.
Она переползла на половину Сантьяго и завернулась в его простыню, пытаясь поймать мимолетный его запах с ткани. Все это время слезы стояли так близко, что казалось: тронешь неосторожно хрупкое сердце, и они брызнут. Аля боялась трогать, не хотела плакать, как будто пролившиеся чувства сделают реальностью все те беды, что чудились ей в тревожной полудреме.
4
Из сна ее выдернул уже настоящий, не мнимый шум со двора, проникший даже в эту тихую спальню. Рев машин, крики людей — все это длилось уже какое-то время, но вымотанная Аля никак не могла открыть глаза и вернуться в реальность полностью, сколько ни пыталась. Только грохнувший взрыв вздернул ее как марионетку на ниточках. Она выскочила из дома прямо в ночнушке, не помня себя от страха.
Двор был освещен заревом нескольких огромных костров, собранных из чего всякого хлама: туда свалили и сено, привезенное для лошадей, и подготовленные для постройки сарая балки, и разломанные ящики. Машины с работающими моторами были брошены как попало, на них снова что-то грузили, вытаскивая из земляного схрона под корнями деревьев. Кто-то выводил из-за дома громко ржущих лошадей, покрикивая то на них, то на тех, кто совался под копыта. Мечущиеся тени не давали сосчитать, сколько всего людей, не давали разглядеть лица.
Пилар поймала Алю у самых дверей, лопоча что про Сантьяго, но она и так искала глазами только одного человека. В дом, грохоча ботинками, вламывались знакомые ей члены банды, хотя она с трудом узнавала их лица, искаженные злостью и страхом.
Сантьяго среди них не было.
Они выдвигали ящики шкафов, сгребали свои вещи, относя их в машины, вновь вскрывали кухонную плитку, спускаясь в подвал, и кто-то опрокинул кастрюлю с супом, который весь день варила Пилар, и он расплескался агрессивной кляксой на выскобленном деревянном полу.
— Что происходит? — сначала шептала, потом все громче и громче повторяла Аля по-русски. — Что происходит?!
Она поймала за рукав кого-то смутно знакомого и, пугаясь истерических ноток в своем голосе, спросила:
— Серпиенте?
Он оскалился и помотал головой. Выдернул у нее рукав и скрылся в глубине дома.
Стало по-настоящему страшно.
Вот поэтому и не хочется жить в тех странах, где женщина — всего лишь собственность мужчины. У них там свои разборки, а ты получаешь все последствия, не имея даже возможности ни на что повлиять!
Аля заметила пикап со странно изогнувшейся, изломанной стрелой лебедки и, хотя уже видела, что за рулем никого нет, сунулась к нему. Внутри, в кузове на груде мешковины, она увидела своего давнего недруга с перевязанным плечом. В шляпе. Только шляпа теперь валялась рядом, а остановившийся взгляд смотрел в черное беззвездное небо. Она закрыла руками рот, чтобы не закричать, не заплакать по тому, кого сама с удовольствием пристрелила бы пару дней назад.
Смерть, страх и война тянули к ней черные костлявые лапы, и не было выхода, только бежать или прятаться, потому что сражаться ей было нечем.
Она метнулась к дому — но навстречу ей из теней и огня вышел смеющийся Хесус. Полуголый и пьяный, с ножом и пистолетом в раскинутых руках.
Нет, не пьяный, ей показалось. Когда он поймал ее, спешно сунув пистолет за пояс, ухватил за талию и закружил, сверкая белыми зубами, она не почувствовала запаха алкоголя — он был хмельным от адреналина, клокочущего сейчас в его венах. Лизнул лезвие ножа и расхохотался, увидев страх в ее глазах. Она попыталась вырваться, и он предсказуемо разозлился — прижал ее к себе, комкая тонкую ткань ночнушки, не защищавшей от жара его рук, втолкнул язык ей в рот.
Это были уже не шутки, не эротические игры, не противостояние, где максимальный проигрыш — гордость, не та возня на полу на втором этаже его дома в Паленке. Стоило ей дернуться всерьез, как он выругался и просто поднял и бросил ее на землю, не заметив сопротивления. Перевернул на живот, задрал ночнушку и выкрикнул что-то веселое, засовывая в нее пальцы. Аля заверещала как ненормальная, пнула наугад, но он одним движением выкрутил ее руки, задрал задницу выше, поставил ее на колени, и сквозь шум она расслышала звон пряжки.
Подняться без помощи рук было нереально, она только елозила щекой по пыльной земле, а он отправлял ее тычком назад, едва удавалось приподняться. Горячая головка члена скользнула между ее ягодиц, опасно задержавшись возле ануса. Она орала, но сквозь шум двигателей, треск костров, крики и грохот ее крик некому было услышать. Но Хесус решил не заморачиваться — он скользнул членом ниже, приставил его ко входу, толкнулся…
Сначала она почувствовала, как его ладонь, сжимавшая ее запястья, на секунду резко стиснула их и тут же ослабла, и только потом осознала звук выстрела — и следом тяжелое тело завалилось на нее, заливая чем-то горячим.
— Vete a la chingada! — рыкнул над ней знакомый голос. — Chamaco pedorro!
Тело Хесуса отвалилось в сторону, позволяя наконец вдохнуть впервые с тех пор, как он возник в свете костра. Аля вывернула голову и увидела возвышающегося над ней Змея. Весь левый бок его рубашки был испачкан темным, в одной руке он сжимал пистолет, а другую протянул Але, помогая встать и одергивая ее ночнушку, залитую кровью.
Он прижал ее к себе, притиснул, шепча на ухо вперемешку английские и испанские слова, но пистолет опускать не торопился. Потянул ко входу в дом, но она не могла идти, просто не чувствовала своих ног от ужаса и нахлынувшей слабости. Он убрал пистолет, подхватил ее на руки и охнул от боли, выматерившись по-испански. Но выпрямился, стиснул зубы, донес до спальни, поставил на ноги и велел:
— Запри дверь. Жди меня.
Собрался уйти, но Аля цеплялась за него, без слов мотая головой и не желая больше отпускать никуда и никогда. Он обнял ее изо всех сил, поднял пальцами подбородок и нежно поцеловал, скользнув между губ горячим языком.
И только потом ушел.
5
Аля сидела на полу, привалившись боком к стене.
В левом виске отдавался гул и удары, сотрясавшие дом. Руки и ноги налились тяжелым страхом, не шевельнуться. То и дело казалось, что она куда-то уплывает, слышала голоса в голове — или это были голоса за стеной?
