«Они говорят, что на мое имя было завещание!»
А вчера версия была про адрес, найденный в бумагах. Что-то не сходится.
«Отец завещал мне квартиру. Я смогу разъехаться с мамой!!!»
Потер шею. Что-то мне в этом не нравится, а сформулировать не могу.
Работал, иногда отвлекаясь для того, чтобы потеребить Соню и узнать, что там с ней происходит.
Сначала она присылала короткие смс: «Встречаем чью-то бабушку», «Едем на кладбище», «Машину не пустили, идем пешком».
Потом стала писать без напоминаний, а я только отзывался смайликами.
Она, кажется, почти забыла о том, что я там есть, и я читаю. Писала мне, как писала бы в дневник короткие заметки об этом дне.
Какая ты все-таки одинокая, моя Сплюшка.
«На могиле старая фотография. Настолько, что я его узнала. У мамы остались черно-белые».
«Хотя, наверное, не остались уже».
Попросил сфотографировать, как выглядит могила, и она прислала чудовищно депрессивное фото с кособоким временным крестом и прислоненным к нему черно-белым портретом на фоне остатков такого же черно-белого снега.
Мои родители умерли, когда мне было двадцать пять. Слишком рано.
Я был поздним ребенком, последней отчаянной попыткой закрепиться в этом мире.
После их смерти я остался совершенно один.
Сначала ушла мама — рак.
Папа не выдержал без нее и полугода. Пока врачи напрасно искали приметы страшных болезней, он просто ушел следом.
Он не хотел без нее жить.
Потому-то меня так взбесило объяснение Влада. Он не представляет, что это такое — когда у тебя остается, конечно, наследство, но ты не понимаешь прикола с обменом родных людей на деньги и квадратные метры. Кто и зачем это придумал?
«Мы поехали в его квартиру на поминки. Или она теперь моя?»
Нет, Соня, пока не твоя.
Но если есть завещание, скорее всего, будет твоей.
Мне, правда, совсем не нравится, как тебя якобы случайно нашли, и как меняются их версии.
«Моя фотография из детского сада».
На фотографии Соня маленькая пухлая светлая девочка, смотрит в камеру пытливо и строго, не улыбается.
«Я помню, как нас фотографировали! Завивали как взрослых, сажали на стульчик и показывали ручных кукол, чтобы мы смеялись!»
Но ты уже тогда была упрямой Сплюшкой и не поддалась.
«Я думала, эта фотка потерялась, а ее папа забрал…»
У меня есть подобная фотография Влада. Уже цветная. Там у него крайне идиотское выражение лица, мне еще от Ольги попало, когда я об этом сказал. Может быть, в наших детских фото видно больше, чем нам кажется.
«Мой песик, я его помню! Представляешь! Его звали Терри!»
На фото — весьма замызганное серенькое животное, не опознаваемое как песик вообще никак, но я ей верю, что еще делать.
«Говорят, мы помним себя с пяти лет, а папа ушел, когда мне было три. Почему я помню песика? И зачем он его хранил?»
Сплюшка, а ты заметила, что уже пишешь «папа», а не «отец»?
«Он меня ждал тридцать два года. Я его заберу отсюда, не хочу, чтобы они видели».
«Они» — видимо, родственники.
Соня еще пишет про знакомые книги на полках, присылает фотографии бесконечных рядов красненьких томиков Дюма, и меня накрывает ностальгией. Она-то была слишком маленькая, а вот я сам собирал макулатуру на него. И на Жюль Верна, Драйзера, Купера… вон виднеется краешек знакомого тома.
Мне не нравится, что у нее в тексте становится все больше опечаток и восклицательных знаков. Я аккуратно спрашиваю и Соня говорит, что тут только водка, и они все время поминают отца и его родителей.
«Оказывается, у него был брат. То есть, есть брат. Старший. Где-то далеко живет, не смог приехать. Как ты думаешь, а у него еще дети были?»
Вот это интересный вопрос. Система наша устроена так, что невозможно узнать, есть ли у человека дети и женился ли он еще раз — никак. Слава богу, я не занимался никогда семейными делами, но все равно приходилось сталкиваться с тем, что человек может наплодить футбольную команду и скрыть это ото всех.
«Ведь не может быть, что он ушел от мамы и больше не женился? И детей не заводил?»
«Зачем тогда уходить? Мама готовила хорошо, рубашки гладила».
«Я была хорошей, до пятого класса круглой отличницей».
«Это потом я испортилась, но он же ушел раньше!»
Соня строчит сообщения, уже не дожидаясь моих ответов. У меня сжимается сердце. Испортилась она. Моя Сплюшка упрямый ранимый ангел, как она могла испортиться? Кто тебя так искалечил, чудо мое?
Старательно не думаю о том, что тоже завел ребенка и ушел от него.
Но всегда был рядом. Старался всегда.
Но как же так получилось, что я делал все, что мог, а он все равно вырос таким говном, а?
Ведь Соня не выросла.
Хотя с ней поступили гораздо хуже.
«Он умер от инфаркта. Соседка говорит — все смотрел на мою фотографию. Сердце разорвалось от горя».
«Но ведь я не знала! Я даже не знала, где он живет!»
«А он знал, где мы. Почему он не пришел, Юл?»
Не отвечаю.
Что тут ответишь.
Даже не уверен, что она читает мои сообщения, настолько самозабвенно она строчит уже почти бессвязные жалобы, шлет фотографии квартиры, которая похожа на место, где время остановилось в конце восьмидесятых: хрустальные рюмки, обои, с рисунком знакомым каждому родившемуся до 90-го года, ковер на стене, «стенка», кресла — точно такие стояли в витрине мебельного, рядом с которым мы жили.
Хочу поговорить с Соней.
Запираю кабинет изнутри, чтобы никто не помешал, нажимаю вызов и долго-долго жду гудки, пока равнодушный голос не сообщает мне, что абонент не отвечает.
Пишу сообщения, но они остаются непрочитанными.
Вот в этот момент я начинаю всерьез беспокоиться.
На фотографиях должна быть геометка, она присылала кадры с улицы, мы сейчас с ребятами вычислим.
Поднимаю трубку офисного телефон и набираю наших безопасников, не сводя глаз с экрана мобильного.
Не дай бог, те твари что-то…
Но тут сообщения меняют цвет — прочитала.
Моментально нажимаю вызов и натыкаюсь на растерянный зареванный голос Сони:
— Юл… Я не понимаю ничего.
— Что, маленькая?
— Я не маленькая, — машинально огрызается она. — Мне дядя говорит, что раз наследство мое, то и долги папины мои. И еще его брат подавал в суд, что он не поделился наследством родителей и теперь подает в суд на меня.
