— Э… А… — «утонченная особа» словно рыба открывала рот, не издавая не звука. Похоже, столько комплиментов, как сейчас, она не получала за всю свою жизнь.
Айвен бросил быстрый взгляд на левую руку торговки и с удовлетворением отметил, что на безымянном пальце ее блестит обручальное кольцо. Точнее, обручальный браслет, если судить по толщине этого самого пальца.
— Увы и ах, но что я вижу! На хрупкой ручке сверкает серебро! Ты отдана другому, любовь моя? Мое сердце разбито! Я унижен, я в отчаянии, я погибаю от неразделенной любви! Пойду, повешусь и напьюсь…
Закончив свою тираду, он резко развернулся на каблуках и зашагал прочь отсюда. Но с удивлением заметил, что сдвинулся с места всего лишь на фут, да и то — не в перёд, а вверх. Обхватив его своими ручищами, громила приподнял юношу над землей, не позволяя ни уйти, ни вытащить оружие.
— Ты трогал его, сопляк! Ты обтискал яблоко, и теперь его никто не купит даже за полцены, — человек-боров развернул Айвена к себе лицом и поставил на землю, крепко придерживая при этом за плечо.
— Можно подумать, я первый! Да за семь медяков я себе несколько золотых эрийских яблок куплю! А на этом яблоке рота мух именины справляла, вон, засиженное какое!
— Плати! — сжал его посильнее громила, и ребра начали легонько потрескивать.
— Сколько? — обреченно вздохнул вор, понимая, что избежать платы не удастся.
— Четыре медяка.
— Я правильно расслышал? Потрогать вот это гнилое яблоко стоит четыре медяка?
— Мало? Могу накинуть, — ухмыльнулся гигант, демонстрируя дыру на месте двух передних резцов.
— Эх, Иноша на тебя нет. Ладно, вот твои деньги, — юноша повернулся к торговке, — Наше счастье было таким недолгим, таким скоротечным, любимая. Я ухожу, оставив с тобою свое сердце и эти четыре монеты. Не забывай меня, о прекраснейшая!
Громила отпустил его, и Айвен припустил восвояси, стараясь как можно быстрее покинуть свою «возлюбленную».
Отдышавшись, он снова неспешно двинулся между палаток, вскользь осматривая лотки, заваленные товарами, и вслушиваясь в столь привычный и ласкающий слух базарный гул.
— Сладости! Хешемские сладости! Такие сладкие, что сами к рукам липнут! Раз укусишь — целую седьмицу рта не раскроешь!
— А кому хлопушки-веселушки? Есть простые, есть заморские гномьи-алхимические, а есть и настоящие хеонские, волшебные!
— Череп люркера! Настоящий череп болотного люркера! Толченый исцелит от мужского бессилия, а заваренный — от женских дней!
— Дурак ты, Серемин, от мужского бессилия не череп, а рога люркерские нужны!
— Толочь, или заваривать?
— Приматывать, балда деревенская!
— Снимаю сглаз и порчу, гадаю по руке, по деньгам и потрохам. Потроха и деньги — ваши, предсказание — мое!
«Райское место и целая куча нереализованных возможностей!» — мысленно улыбнулся Айвен.
«Только не для такого неудачника, как ты!» — услышал он вдруг чей-то голос.
— Ой, приятель, зря ты меня обидеть пытаешься, — злобно прошипел юноша и резко обернулся, выхватывая нож.
Но позади никого не было. Лишь в пяти шагах о чем-то спорили две молодухи, не обращая на него никакого внимания. Айвен осмотрелся в поисках наглеца, но он стоял совершенно один у высокой стены, ограждающей рынок.
«Не там ищешь… Неудачник», — хихикнул голос.
— А ведь когда найду, хихикалку вырву, — пригрозил вор и посмотрел сперва вверх, а потом вниз. Прямо у его ног лениво копался в останках рыбы голубь.
— Попался! Сейчас я тебе перышки-то по одному и повыдергиваю, — обрадовано воскликнул юноша и спрятал нож.
«Дурак ты, Айвен», — снова услышал он.
— Эй! Ты чего обзываешься? Я, между прочим, в самом настоящем сколярии учился!
«А разве это что-то меняет? Нормальные люди, они с птицами не разговаривают…»
— Так ведь больше и не с кем. Ладно, сдаюсь, вылезай. Небось, опять Инош свои шутки шутит? Неужели все еще злится, что я из его жаб суп сварил? Супчик-то отменный вышел, зубодер сам за обе щеки уплетал да нахваливал! Между прочим, деликатесное заморское блюдо! Ну, где ты?
«Вопрос неверный. Лучше спроси, кто я!»
— Хорошо. Итак: кто ты?
«Я — это ты. Твое второе Я, твой внутренний голос…»
— Вон оно как… — задумался Айвен. — Нет. Не можешь ты быть моим вторым Я, — уверенно заявил он.
«Почему это?»
— Ну во-первых, у меня голос не такой противный. И вообще я даже в менестрели хотел однажды податься, правда, меня тогда с краденой мандолиной на месте и повязали… И, во-вторых, я бы сам себя не обзывал, а вовсе даже наоборот, всеми силами стремился бы поднять самооценку.
«Мда. Всего два года в сколярии провел, а уже каких слов успел нахвататься. Не хочешь, не верь, но я и в самом деле твой внутренний голос».
— Ладно. Допустим, я тебе поверил. Зачем пожаловал-то?
«Ну, вообще-то я всегда был рядом. Точнее, внутри тебя. Просто как-то поводов для беседы не было».
— Ага. А сейчас, значит, повод появился?
«Больно стало смотреть, как ты таланты свои на ветер пускаешь. Какой знатный вор мог бы из тебя выйти, если бы за ум взялся! А ты? Несчастное яблоко стащить не смог!»
— Да если бы этот боров-переросток не появился, то я бы корзинку яблок задаром уволок. Видал, как эта толстуха на меня смотрела? Еще немного, и я бы покорил ее огромное, но хрупкое сердце.
«Я просто смотрю на факты. Яблоко осталось, где и было, а ты еще и четыре медяка заплатил. И кто ты после этого? Неудачник и есть…»
— Так. Мне все это надоело. Не хочу тебя больше слушать. И вообще, тебя нет, ты мне просто кажешься. Наверное, у того историка яблоки гнилые были, вот я и отравился.
«Тем не менее, я здесь, а ты и деньги заплатил, и без яблока остался».
— Сто кувшинов эля стояли на столе. Один кувшин упал, разбился, и осталось их девяносто девять! Девяносто девять кувшинов эля, стояли на столе!.. — начал орать Айвен, одновременно прикрыв уши ладонями.
«Извини, но я не снаружи, а внутри. Так что не поможет. Хотя, должен признать, песенка забавная. Хочешь, я буду тебе напевать ее ночами? И, кстати, голос у тебя действительно противный».
— Чего тебе нужно от меня! — заорал взбешенный юноша. Проходивший мимо старик отшатнулся, осенил себя знаком Чистого Ио и быстро поковылял прочь.
«Хочу, чтобы ты показал, чего стоишь!»
— Показать тебе, значит? Да проще простого! — Айвен зашагал в сторону ближайшего торгового ряда, где продавались фрукты.
Особо не присматриваясь, он выбрал самый крайний навес. На лотке стояли корзины со всевозможными спелыми фруктами: груши, яблоки, виноград, крупные дыни и даже редкие в этот сезон фарюки источали просто невероятный аромат.
